Онлайн книга «Саван для соловья»
Но за столиком она оказалась не единственной, кто заметил его появление. Она скорее почувствовала, чем увидела, как сестра Гиринг выпрямилась и сказала: — Ну и ну! Красавец сыщик! Лучше ему поесть с нами, а не то он окажется в компании с этими болтушками. Кто-то же должен помочь бедняге сориентироваться. А теперь, подумала сестра Рольф, она бросит на него свой кокетливый, зазывный взгляд, и мы будем вынуждены терпеть его до конца ленча. Знаменитый взгляд был приведен в действие, и приглашение было принято. Невозмутимый Делглиш пробрался со своим подносом через толчею в зале и подошел к их столику. Сестра Гирипг сказала: — А куда вы дели своего красавца сержанта? Я думала, полицейские всегда ходят парами, как монахини. — Мой красавец сержант изучает отчеты и уничтожает сандвичи с пивом, в то время как я воспользовался преимуществом старшего по чину, чтобы оказаться в вашем прелестном обществе. Этот стул занят? Сестра Гиринг придвинулась со своим стулом поближе к Брамфет и улыбнулась ему: — Пожалуйста, присаживайтесь. 2
Делглиш уселся, прекрасно понимая, что сестре Гиринг приятно видеть его здесь, что сестра Рольф этим недовольна и что сестре Брамфет, которая приветствовала его появление коротким кивком, его общество безразлично. Без улыбки взглянув на него, сестра Рольф обратилась к сестре Гиринг: —Не думай, что мистер Делглиш присоединился к нам из-за твоих прекрасных глазок. Старший инспектор рассчитывает выудить из нас информацию, пока будет уничтожать свое мясо. Сестра Гиринг захихикала: — Дорогая моя, что толку меня предупреждать! Когда такой интересный мужчина пожелает выманить у меня какие-то сведения, я ничего не смогу утаить. Лично я не могла бы совершить убийство, у меня на это просто не хватит ума. Не хочу сказать, что у кого-то его хватило — ну, чтобы совершить убийство, я имею в виду. Но лучше на время еды оставить неприятные темы. Меня уже допросили с пристрастием, верно, инспектор? Делглиш положил приборы около тарелки и, откинувшись на стуле, поставил поднос на ближайший освободившийся столик, не утруждая себя вставанием. Он сказал: — По-моему, здешняя публика восприняла смерть Фоллон довольно спокойно. Сестра Рольф пожала плечами: — А вы думали, что все оденутся в траур, будут говорить шепотом и откажутся от еды? Работа должна продолжаться. Во всяком случае, ее мало кто знал, а Пирс — и того меньше. — И мало кто ее любил, — сказал Делглиш. — Нет, не думаю, что ее вообще любили. Она была слишком большой фарисейкой, слишком погружена в религиозность. — Если это можно назвать религиозностью, — вставила сестра Гиринг. — У меня другие представления о религии. «Nil nisi» [3] и все такое, но эта девушка была ограниченной и страшной педанткой. Ее всегда больше волновали проступки и недостатки других, чем свои. Поэтому остальные девушки ее и не любили. Они уважают истинные религиозные убеждения, Я нахожу, что этой точки зрения придерживается большинство людей. Но никто не любит, когда за ними шпионят. — А она за ними шпионила? — спросил Делглиш. Казалось, сестра Гиринг пожалела о сказанном. — Ну, это, наверное, слишком сильно сказано. Но если в группе что-нибудь происходило, можно было поклясться, что Пирс об этом знает. И обычно она стремилась донести это до властей. Как всегда, конечно, из самых лучших побуждений. Сестра Рольф сухо сказала: — У нее было обыкновение совать нос в дела других людей ради их пользы. Это не способствует популярности. Сестра Гиринг отодвинула тарелку, положила на блюдечко кусок торта с черносливом и начала тщательно, словно делала хирургическую операцию, извлекать из фруктов косточки. Она сказала: —Впрочем, она была неплохой медсестрой. На Пирс можно было положиться. И пациенты, кажется, ее любили. Наверное, они находили утешение в ее религиозности. Сестра Брамфет подняла голову и заговорила в первый раз: — Вы не можете судить о том, какой она была медсестрой. И Рольф тоже. Вы видели девушек только в школе. В палатах их видела я. — Я тоже видела их за работой в палатах. Если помните, я клинический инспектор. Это моя работа — учить их ухаживать за больными. Сестра Брамфет упрямо возразила: —Каждый студент, направленный в мою палату, обучается мной, как вы знаете. Медсестры других палат могут приглашать клинического инструктора, если им это нравится. Но в частных палатах студентами занимаюсь я. И я предпочитаю делать это сама, когда вижу, какие странные теории вы вбиваете им в головы. И кстати, я случайно узнала — мне сказала об этом Пирс, — что вы приходили в мою палату седьмого января, когда я была выходная, и проводили там занятия. В будущем, пожалуйста, спрашивайте у меня разрешение, прежде чем использовать моих пациентов в качестве учебного материала. Сестра Гиринг вспыхнула. Она попыталась рассмеяться, но ее смех звучал принужденно. Она взглянула на сестру Рольф, словно ища у нее поддержки, но та не поднимала глаз от тарелки. Затем враждебно и скорее как ребенок, решивший оставить за собой последнее слово, она вдруг выпалила: — Когда Пирс была в твоей палате, там произошло что-то, сильно расстроившее ее. Сестра Брамфет яростно сверкнула на нее глазами: — В моей палате?! В моей палате ее ничего не могло расстроить! Это твердое заявление подразумевало, что ни одна студентка, достойная упоминания по имени, не могла быть расстроена ничем, что происходит в платной палате; даже мысль об этом недопустима, раз за палату отвечает сестра Брамфет. Сестра Гиринг пожала плечами: — И все-таки что-то вывело ее из равновесия. Возможно, это было нечто, не имеющее отношения к больнице, но никто не поверит, что бедняжка Пирс была как-то связана с внешним миром. Это было в среду па той неделе, перед тем как девушки начали заниматься. Я зашла в часовню сразу после чая, чтобы заняться цветами — поэтому я и запомнила, какой это был день, — и она сидела там одна. Не стояла на коленях и не молилась, а просто сидела. Ну, я сделала то, зачем пришла, и вышла, не заговорив с ней. В конце концов, ведь часовня открыта для отдыха и размышлений, и какое мне дело, если у одной из студенток появилось желапие уединиться для раздумий. Но когда я вернулась туда почти через три часа, спохватившись, что забыла на алтаре ножницы, она все еще сидела там, совершенно тихо и на том же месте. Ну, серьезные размышления — дело неплохое, но четыре часа — это уж слишком. Думаю, девушка даже не ужинала. К тому же она выглядела очень бледной, поэтому я подошла к ней и спросила, все ли у нее в порядке и не могу ли я чем-нибудь помочь ей. Она ответила, даже не взглянув па меня: |