Книга Панорама времен, страница 85 – Грегори Бенфорд

— Никогда не читал.

— Я думала сегодня о тебе и искала поэму Добсона. — Пенни покопалась в своих книгах, вытащила листок и протянула его Гордону.

Вы сказали, что время проходит? О нет! Мы проходим, увы. А оно остается.

Гордон рассмеялся:

— Да, что-то такое в этом роде, — и с энтузиазмом набросился на пирог.

— Ты полагаешь, что Лакин и ему подобные усомнятся в твоих результатах?

Какое-то время Гордон молча жевал, а потом сказал:

— Если хорошенько подумать, они именно так и поступят. Во всяком случае, я на это надеюсь. Каждый научный результат должен подвергаться критическим замечаниям. Все они без исключения подлежат проверке и переосмыслению.

— Нет, я имела в виду…

— Ты хотела спросить, не попытаются ли вообще зарубить мою работу? Я надеюсь, что попытаются, — улыбнулся Гордон. — Если они полезут дальше, чем позволяет принятая научная этика, это будет означать, что они покатятся и дальше.

— Я надеюсь, что до этого дело не дойдет.

— Почему?

— Потому… — ее голос прервался, — потому что это сильно скажется на тебе, а я не могу больше видеть тебя таким.

— Ну, милая…

— Я не могу. Целое лето ты натянут как струна. И когда я пытаюсь что-то сделать, то не могу до тебя достучаться. Я стала огрызаться на тебя и…

— Милая…

— Мне очень тяжело.

— Господи, я понимаю. Меня просто захватило все это и понесло.

— И меня тоже, — выговорила Пенни тихо.

— Знаешь, когда я начинаю обдумывать какую-то проблему, то вещи и люди будто путаются под ногами.

— В этом есть и моя вина. Я требовала от наших отношений слишком многого и не получила того, что хотелось.

— Мы начали цепляться друг к другу.

— Да, — вздохнула Пенни.

— Я.., я думаю, что теперь проблемы физики для меня не будут выглядеть столь мрачно.

— Вот.., на это я только и надеюсь. Я хотела сказать, что в последние несколько дней все шло иначе. Лучше, Мне кажется, как и год назад, серьезно. Ты не так напряжен. Я перестала тебя пилить. У нас, по-моему, наладились отношения — в первый раз за столько времени.

— Я тоже так думаю, — сказал он робко. Они ели молча. Но тишина больше не давила. Освещенная последними лучами заходящего солнца. Пенни взболтнула белое вино в бокале и посмотрела в потолок, думая о чем-то сугубо личном. Гордон чувствовал, что в этот момент оба они молят судьбу.

Пенни снова улыбнулась, ее глаза затуманились. Она выпила еще немного вина и воткнула вилку в гамбургер.

Держа его на весу, она с улыбкой рассматривала котлету, поворачивая так и эдак, а потом произнесла:

— А твой больше, чем этот. Гордон с серьезным видом кивнул.

— Может быть. У этого какая длина? Порядка тридцати сантиметров? Я его переплюну.

— В делах такого рода предпочтительней система измерений в дюймах. Это более традиционно.

— Так оно и есть.

— Вовсе не потому, что я пуристка, понимаешь ли.

— Я так не думаю.

Он проснулся оттого, что рука затекла от неловкой позы. Гордон осторожно сдвинул голову Пенни со своего плеча и продолжал лежать неподвижно, чувствуя легкое покалывание в руке. За окном царила наполненная осенними ароматами ночь. Он медленно приподнялся, и Пенни, не просыпаясь, что-то бормоча, прильнула к нему. В полумраке спальни он внимательно разглядывал округлые позвонки ее изогнувшейся спины — маленькие холмики под загорелой кожей. Гордон думал о времени, которое течет и замыкается на себя в отличие от реки. Потом его глаза остановились на ослепительном изгибе бедер, гладкая поверхность которых переходила в зрелую полноту ляжек, а загар сменялся снежной белизной. Продолжая дремать, Пенни сообщила, что Лоуренс называл свой пенис колонной из крови, и эта фраза казалась ей гротескной. Но, с другой стороны, в этом что-то, по ее мнению, было. “Все охотятся за маленьким мучеником”, — сказала она и заснула. Гордон разделял ее тревогу по поводу возникшей в их отношениях напряженности. Теперь она понемногу рассасывалась. Он чувствовал, что всегда ее любил, но между ними было столько всего…

Вдалеке послышался вой сирены. Что-то заставило его осторожно высвободиться из объятий Пенни и по холодному полу подойти к окну. Он увидел людей, которые шли по бульвару Ла-Ойя, освещенные неоновым светом реклам. Мимо промчался на мотоцикле полисмен. Муниципальная полиция носила сапоги и военную форму, яйцеобразные шлемы и защитные очки; их лица не выражали ничего, кроме белого и черного, прямо как в футуристических пьесах. В Нью-Йорке поношенная униформа мирного голубого цвета выглядела куда человечнее.

Сирена звучала совсем близко. Полицейская машина, сверкая фарами, промчалась мимо. Красные отблески мигалки отражались в окнах соседних домов и в витринах магазинов. Машина, словно сгусток энергии, завывая и оповещая округу о смутах и беспорядках, умчалась дальше. Доплеровский эффект звука сирены подстегнул прохожих, заставляя их двигаться энергичнее. Головы поворачивались в поисках преступников или пожаров, которые ассоциировались с этой пулеобразной машиной. Гордон думал о посланиях и том почти незамаскированном отчаянии, которое сквозило в них. Сирена… Сигнал тревоги пришел в отрывках, импульсах, светом, отраженным от случайных волн, видениями издалека. На него следовало отвечать. Это требовалось для науки, но не только для нее.

— Вы заняты? — спросил Купер.

— Нет, заходите. — Гордон отодвинул в сторону кучу контрольных работ, которые до этого проверял. Затем откинулся на спинку кресла, положил ноги на пачку бумаг и, закинув руки за голову, с улыбкой повернулся к Куперу:

— Чем могу служить?

— Видите ли, у меня через три недели повторный экзамен. Что я должен сказать о прерываниях? Я имею в виду, что в прошлый раз Лакин и остальные обрушились на меня как куча дерьма.

— Правильно. На вашем месте я бы вообще постарался обойти этот вопрос.

— Но я не могу! Они ж меня просто в порошок сотрут.

— О них я сам позабочусь.

— Да? А как именно?

— К этому времени я представлю свою небольшую работу.

— Ну, я не знаю… Скинуть Лакина с моего загривка — задача нетривиальная. Вы же видели, как он…

— А почему вы сказали “нетривиальная”? Почему не “тяжелая” или “трудная”?

— Ну, вы знаете стиль разговора у физиков…

— Ага, “физический разговор”. У нас много жаргонных словечек вроде этого. Я вот думаю, а не используются ли они иногда для запутывания смысла вместо его прояснения?

— Пожалуй. — Купер бросил на Гордона странный взгляд.