Книга Я сделаю это для тебя, страница 58 – Тьерри Коэн

На этом совещание закончилось, и все разошлись.

— Что станете делать с этой информацией? — спросил Борис Дебрюин Фредерика Лена.

— Позиция министра ясна и недвусмысленна: нам следует создать впечатление, что мы — хозяева положения. То есть мы храним молчание и ждем, когда ваши люди выйдут на след похитителей. А если заложников убили и тела скоро обнаружат? Или они захотят обменять только Лемана, а семья останется у них в плену?

От этой перспективы советника министра пробила дрожь.

— Принимать решения не в моей компетенции. Я проинформирую министра и буду держать вас в курсе.

* * *

Лахдар стоял, склонившись над Даниелем, когда тот почувствовал чужое присутствие и проснулся.

— Кто вы и чего от меня хотите? — спросил он.

Несколько мгновений Лахдар смотрел на него не моргая.

— Я знаю, вы не мусульманские экстремисты.

Даниелю показалось, что на лице его тюремщика промелькнула улыбка.

— Чего вы от меня ждете?

Лахдар взял стул и сел напротив заложника.

— Вы не хотите меня убивать, и вам не нужен выкуп, я в этом уверен. Так зачем же… зачем вы терзаете меня… психически?

— А ты? Зачем ты заставил страдать жену и сына? Зачем превратил их жизнь в кошмар?

Вопросы прозвучали как удар и стали спусковым механизмом.

— Я должен был так поступить. Что бы ты сделал на моем месте? Представь, что однажды кто-то убьет твоего ребенка во имя какой-то своей неведомой цели. А еще представь, что преступление осталось безнаказанным. Больше того — его значение приуменьшили ради умиротворения убийцы! Ты бы стал спокойно сидеть и ждать, когда его покарает Бог? Это было делом чести! И выживания…

— И ты готов поступить так снова — ввергать жену и сына в пучину отчаяния?

— Жизнь, смерть… эти понятия утратили для меня смысл, — устало произнес Даниель. — Мне казалось, что я умер. Превратился в зомби. Мной руководили инстинкт и одержимость. Потеря сына при таких обстоятельствах выбросила меня в параллельный мир, где действовала иная логика.

— Ты используешь те же доводы, что и террористы: говоря так, ты защищаешь дело убитого тобой человека.

Это замечание ранило Даниеля.

— Я не убивал шейха, — сказал он, чтобы вырваться из тупика, куда загонял его Лахдар. — В алкогольном бреду я иногда пытался убедить себя в обратном. Но я его не убивал. Мне не хватило мужества. Я не был убийцей. Я отступился, я хотел одного — вернуться к жене и сыну и вместе с ними оплакивать смерть Жерома. Но все пошло не так. Все поверили, что я преступник. Пресса и общественное мнение оскорбляли меня, мое имя изваляли в грязи. Люди шейха наверняка стали бы меня искать. Я должен был бежать, исчезнуть, раствориться. И никогда не возвращаться. Только так я мог уберечь жену и сына.

— Я знаю.

Даниель поднял голову:

— Знаешь? Да кто ты такой, черт побери? Кто вы и кто ваш главарь? Почему он никогда не снимает маску?

Лахдар пристально вгляделся в лицо Даниеля, словно искал на нем ответ.

— Думаю, ты уже понял. Но может, хочешь еще немного поразмышлять над истиной?

Он резко встал и покинул комнату.

На пороге возник человек. Кто это был? Хаким? Он стоял против света, и Даниель не мог отчетливо разглядеть главаря похитителей. Впервые за все время на нем не было маски, но очертания лица расплывались в ослепительно-ярком свете дня.

Человек шагнул вперед и взглянул в глаза заложнику.

Даниеля поразил его напряженный взгляд. Потом он вгляделся в лицо незнакомца и пошатнулся.

* * *

— Я ухожу.

Шарль оторвался от утренних газет, удивленный тоном Эрика. Он не располагал ни к обсуждению, ни к спорам и не был призывом о помощи.

— То есть?

— Как только мы узнаем развязку этого дела, я уйду.

Шарль насмешливо улыбнулся:

— Твоя давняя мечта. Хочешь все бросить, стяжав славу?

— Не доставай меня. Да, я любил свою известность. Страстно. Слепо. Но сегодня я даже не знаю, кто я и чего стою как журналист и человек.

— Цена человека… — задумчиво проговорил Шарль. — Кто ее определяет?

— Я долго путал две вещи: мою цену и цену телерейтингов. Изредка мое сознание прояснялось, и я осознавал всю тщету и суетность этого маскарада, но потом уподоблялся наркоману, меня манили власть и известность, и я как мотылек обжигался об их огонь… Я даже не замечал, какую боль причиняю близким, можешь себе представить? Я не сумел удержать жену, Шарль. Думаю, цену человека определяют те, с кем связала его судьба.

— Вот именно, Эрик. Твоя судьба связана со средствами массовой информации, на которые ты работаешь, с коллегами и зрителями…

— Нет, Шарль. Они определяют товарную стоимость. А вот мои близкие могут сказать, сколько я стою как человек. Должен признаться, они не слишком высоко меня ценят.

— Мы все товарищи по несчастью, Эрик. Меня жена тоже бросила. Мы одиночки. Журналисты разводятся чаще представителей других профессий.

— Я говорил не об этом, Шарль. Я положил семейную жизнь на алтарь гордыни, а не любви к своему делу.

— Ты просто дошел до ручки, устал как собака. Это дело оказалось слишком трудным и…

— Нет, — перебил Эрик, — оно принесло мне огромную пользу. Я наконец-то понял, кем больше не хочу быть.

— Значит, ты больше не хочешь быть журналистом?

— Хотел бы, но сегодня понимаю, что никогда не был настоящим профессионалом. За исключением того дня, когда я решил воззвать к чувству ответственности политиков, к их совести. И я очень дорого заплатил за «оскорбление величества». Мы ведь все поголовно лакеи короля и придворные шуты.

Шарль покачал головой:

— Мне тоже приходили в голову такие мысли, я размышлял о профессиональной этике, моих отношениях с деньгами и властью… должен сказать, что некоторые ответы мне не понравились. Но, знаешь, я, несмотря ни на что, все еще учусь нашему ремеслу и пытаюсь разобраться в себе. Думаю, сегодня я сильнее, чем был вчера. И не остановлюсь. Человек может измениться сам и изменить положение вещей, Эрик.

— Ты, возможно, и способен, Шарль, в тебе сохранились прямота, некоторые убеждения, личная позиция и отношение к жизни. Ты сумел остаться собой. Я бы хотел походить на тебя. В самом начале я брал с тебя пример, но потом нашлись другие образцы для подражания.

— Я предал немало своих идеалов, уж ты мне поверь, Эрик… В том числе за последние несколько дней. И все-таки я не отступлюсь. У меня впереди всего несколько лет, я хочу стать лучше и однажды — чем черт не шутит! — вернуться к былым идеалам.