Книга Смертельное танго, страница 6 – Татьяна Корсакова

Они сидели в засаде в крошечной комнатке, в которой и одному-то тесно, не то что двоим: Данила — в продавленном кресле, Рита — на подлокотнике.

— Видишь, Оборотень, какой класс?! — шептала она ему на ухо. — Ты только посмотри!

Он и смотрел, во все глаза смотрел. Посмотреть действительно было на что. Данила даже про неудобное кресло забыл.

На помосте, или сцене, или подиуме — он до конца не решил, что это такое, — под зажигательную латиноамериканскую музыку танцевал Тигра. Просто танцевал, поначалу в его танце не было ничего эротичного, но потом…

Данила, разумеется, не был знатоком, а уж тем более ценителем мужского эротизма, но на чисто интуитивном уровне понимал: то, что вытворяет Тигра, это круто. Попробуй-ка так станцуй! Когда из одежды на тебе только блестящий в свете прожекторов крем, а причинное место всякий раз нужно прикрывать чем-то, похожим на тигриную шкуру. Да еще делать это нужно сексуально и многообещающе и с ритма при этом не сбиваться…

— Класс, да? — не отставала Рита. — Он — моя гордость. Видишь, как я его натаскала! А ведь сначала был чурбан чурбаном. Не танцевал, а ломался. Брейк-данс, видишь ли! Пришлось переучивать. А переучивать намного труднее, чем учить с нуля. Ну, ты дальше смотри. Они у меня все особенные, каждый со своей изюминкой.

Данила просидел в засаде больше часа, не отрывая взгляда от сцены, не обращая внимания на затекшие мышцы и болтовню Риты. «Мальчики» выступали и вместе, и соло. Похоже, у каждого был свой коронный номер. Даже Херувим удивил: из махрового педераста он каким-то чудом трансформировался в этакого белокурого мачо, страстного любителя женского пола. Самое интересное — дамочки-то велись! И рукоплескали, и повизгивали, и деньги, в плавки Херувиму совали, и по тощей заднице погладить норовили. Дамочки вообще вели себя странно, даже распутно. Куда только смотрят их дружки и мужья?! Зачем отпускают в этот рассадник порока?

Завершал программу Жеребец. Вот уж кто отличился! Он не скакал по сцене, как остальные, а плескался в огромной лохани из прозрачного пластика, заполненной водой и пеной, изредка поворачиваясь к не на шутку разошедшейся публике спиной, поигрывая накачанными ягодицами, обдавая особо неистовых поклонниц, облепивших лохань, брызгами пены. Среди почитательниц его таланта особо выделялась дородная тетка неопределенного возраста. Несмотря на дорогой брючный костюм и бриллианты, выглядела она скорее как базарная торговка, решившая оторваться после наполненного тяготами и руганью дня, а не как бизнес-леди. Расталкивая локтями своих тщедушных соперниц, она прорвалась к лохани, обвила пухлыми руками мокрую шею Жеребца, что-то страстно зашептала ему на ухо. Что именно, Данила, разумеется, не расслышал, но, судя по мученической гримасе, скользнувшей по лицу несчастного танцора, ничего хорошего тому не светило.

— Вот она — поклонница, — прокомментировала и без того очевидную ситуацию Рита. — Видишь, как она его лапает?

— Вижу, не слепой, — проворчал Данила, которому вдруг стало обидно за Жеребца. — А кто она вообще такая?

— Королева бензоколонки, — хихикнула Рита. — В смысле, хозяйка сети автозаправок. Эта мадам нашего Жеребца уже больше года обхаживает-оглаживает, по приват-комнатам таскает. Предлагала ему содержание, по слухам, весьма приличное. Отказался. — Рита вздохнула так, словно это ей предлагали весьма приличное содержание, а она, дура такая, отказалась.

— Ну и правильно сделал, — поддержал Данила будущего коллегу по цеху.

— А мне кажется, зря. Больно уж он идейный. У него мать — инвалид, две малолетние сестрички на иждивении, а он из-за каких-то глупых принципов отказывается от дополнительного заработка. Ну что ему стоит ради семьи?! И вообще, может, мадам его так активно домогается именно потому, что он такой неприступный? Может, уступи он один разок, она бы и отстала?

Данила скептически хмыкнул. Отстанет такая, как же!

— А что ты тут хмыкаешь?! — нахмурилась Рита. — Молодой ты еще, чтобы вот так хмыкать. Что ты вообще в жизни понимаешь?!

— Да уж понимаю.

— Так просвети меня, темную! Может, и я пойму.

— Если мужик продается за деньги, это проституция.

— Очень свежая мысль! — Рита побарабанила пальчиками по подлокотнику кресла. — А если женщина?

— Тоже проституция.

— А проституция — это плохо?

— Ну, ясен перец.

— А если твои близкие с голоду пухнут, а ты можешь, но не хочешь им помочь?

— Так уж и пухнут?

— Ну, по-всякому бывает. Кому-то еда нужна, кому-то лекарства дорогостоящие, кому-то за квартиру платить нечем. И вот от тебя зависит их будущее…

— Можно по-другому деньги заработать.

— Это как? — ехидно поинтересовалась Рита.

— Сейчас были бы руки, — сказал Данила не слишком, впрочем, уверенно.

— Тогда объясни мне, Оборотень, почему ты здесь? У тебя же руки на месте.

Вот так: не в бровь, а в глаз. И чем тут крыть, когда у самого рыльце в пушку?! Он же сам предпочел вкалыванию в «Макдоналдсе» работу в стриптиз-клубе.

— Да не расстраивайся ты так, — усмехнулась Рита. — Мы тут все не святые. Это я к тому, что не суди, да не судим будешь. Каждый выживает как умеет.

— Вот и ты не берись судить, — поддел он.

— А я и не сужу. Просто на его месте я поступила бы иначе.

— Ты не на его месте.

— Да, это верно подмечено. — Рита вдруг утратила интерес к разговору, уставилась на свои узкие ладошки.

— Ты чего? — осторожно спросил Данила.

— Не обращай внимания, Оборотень. Что-то меня занесло.

— Бывает, — сказал он, — меня тоже иногда заносит.

— Хочешь сказать, что ты не такой безупречный, каким выглядишь? — Рита хитро сощурилась.

— А разве я выгляжу безупречно? — улыбнулся Данила.

— Скажем так, ты выглядишь потенциально безупречно. С тобой только поработать.

— И кто будет со мной работать?

— На первых порах я, — девушка спрыгнула с подлокотника, по-кошачьи выгнула поясницу, разминая затекшие суставы. — Давай выбираться отсюда, Оборотень. Предлагаю продолжить нашу беседу в более комфортных условиях.

* * *

Они сидели в маленькой, но уютной комнатке, которую Рита не без гордости называла своим кабинетом.

— Хочешь кофе? — спросила она.

Данила пожал плечами. Вообще-то к кофе он был равнодушен. Если, конечно, можно было называть кофе те помои, что продавались в столовке их техникума.

— Ну так как? Или ты, как Херувим, кофе не пьешь, бережешь кожу?

— Я не как Херувим. — Сравнение Данилу расстроило и даже немного обидело. Если для того, чтобы отличаться от таких вот… с пуховками, нужно пить кофе, он будет пить кофе!