Книга Дом судьи, страница 23 – Жорж Сименон

Уставившись на парня, комиссар подумал: «Насколько ты, мой мальчик, ненавидишь отца или того, кто им считается, настолько же безрассудно ты обожаешь мать». И без всякого перехода осведомился:

— Во время последней встречи она призналась, что Форлакруа вам не отец, не так ли?

— Я это уже знал, — буркнул Альбер, глядя на свои сапоги.

— И могу поспорить: уже давно. Сколько же вам было лет, когда вы сделали это открытие? Вам, наверно, было тяжело?

— Напротив!

— Вы ненавидели судью Форлакруа, еще не зная об этом?

— Я его не любил.

А парень осторожен! Взвешивает каждое слово, как крестьянин на ярмарке, и каковы бы ни были его чувства, не горячится, — наверное, знает, что легко входит в раж.

— Так сколько же вам было лет?

— Около шестнадцати. Я тогда учился в люсонском лицее. Меня на несколько дней забрали оттуда. Отец, то есть Форлакруа, пригласил из Парижа знаменитого врача. Сначала я подумал, что для сестры, но оказалось, что и для меня тоже.

— Ваша сестра уже была… необычной?

— Не совсем такая, как все.

— А вы?

Альбер вздрогнул и посмотрел комиссару в глаза.

— Никто никогда не говорил мне, что я ненормальный. В лицее я учился отлично. Врач осматривал меня несколько часов, делал всякие анализы. Судья стоял позади, беспокоился, возбужденно говорил о чем-то мне непонятном. Что-то упоминал о группах крови — группе А, группе Б. Потом в течение нескольких дней с нетерпением ждал результатов анализов, и когда пришел ответ на бланке парижской лаборатории, судья посмотрел на меня холодно, с ледяной улыбкой, словно скинул наконец с плеч большую тяжесть. — Альбер говорил медленно, взвешивая каждое слово. — В лицее я расспросил старших ребят. Узнал, что у ребенка та же группа крови, что у одного из родителей, и что в некоторых странах это доказательство принимается судом при установлении отцовства. Значит, моя кровь имела другую группу, чем кровь судьи, — заявил он почти с триумфом. — Я хотел сбежать, но у меня не было денег. Меня подмывало уехать к матери, однако адреса ее я не знал, а судья, как только речь заходила о ней, замолкал. Я пошел служить в армию. Когда вернулся, решил жить, как живут здесь все.

— К тому же, ваш темперамент толкал вас к большим физическим нагрузкам, верно? Но скажите, почему вы остались в деревне, где жил судья?

— Из-за сестры. Я снял дом и стал сборщиком мидий. Разыскал судью и попросил отдать мне сестру.

— А он, конечно, отказал!

— Почему вы говорите «конечно»?

Во взгляде Альбера опять сверкнула злоба.

— Потому что судья, похоже, обожает дочь.

— Или ненавидит, — выдавил Альбер сквозь зубы.

— Вы так считаете?

— Меня-то он ненавидит во всяком случае, — ответил парень и вдруг встал. — Какое все это имеет отношение к вашему делу? Вы хотели, чтобы я разговорился, да?

Он пошарил рукой в кармане, но папиросы не нащупал; Мегрэ протянул ему пачку, купленную специально на этот случай.

— Сядьте, Форлакруа.

— Правда, что судья сознался?

— В чем?

— Вы прекрасно знаете, о чем я говорю.

— Он сознался в старом преступлении. Когда-то в Версале он застал вашу мать с мужчиной и убил его.

— Ого!

— Скажите, Форлакруа…

Молчание. Тяжелый взгляд Мегрэ.

— Вы дружны с Марселем Эро?

Снова молчание. Мэр по привычке поставил на столе у Мегрэ бутылку с вином, и комиссар наполнил стакан.

— И что из этого?

— Ничего. Во всяком случае, ничего особенного. Вы примерно одних лет. Он тоже сборщик мидий. Вы, наверное, встречали его в море, на танцах, еще где-нибудь. Я говорю о времени, когда он еще не лазил к вашей сестре в окно.

— Да, мы дружили.

— Вы живете один, так ведь? Довольно необычная для вашего возраста привычка к одиночеству. Дом у вас довольно большой…

— Ко мне каждый день приходит женщина и все прибирает.

— Знаю. А еда? Не станете же вы утверждать, что готовите сами?

Помрачнев, Альбер Форлакруа спрашивал себя, куда гнет комиссар.

— Иногда бывает. Я не чревоугодник. Кусок ветчины, яйца… Перед едой — сотня устриц. Иногда хожу поесть в гостиницу «Порт».

— Странно.

— Что странно?

— Да ничего… Вы! Живете в Эгюийоне, словно в глуши какой-то. Вам никогда не приходило в голову жениться?

— Нет.

— А вашему другу Эро?

— Он мне не друг.

— Больше не друг, это верно. Вы ведь поссорились, когда пошли слухи, что он иногда ночует у вашей сестры?

Тревога Форлакруа стала отчетливо заметна. Вначале, несмотря на злость, он не придавал особого значения вопросам Мегрэ. Теперь он вдруг почувствовал себя так, словно его опутали сетью. К чему подбирается комиссар? Мегрэ налил ему вина, подтолкнул в его сторону пачку папирос.

— Выпейте. Закурите. Осталось совсем недолго.

И Форлакруа решился — это было видно по его лицу.

— Больше ничего не скажу! Отвечать на вопросы не буду.

Мегрэ покружил по комнате, немного постоял, созерцая бюст Республики.

— Вы не голодны?

— Нет.

— Обедали? Я, например, голоден как волк, и если бы принесли несколько картофелин…

Ну, конечно! Конечно! Дрожи, милый, дрожи! Понятное дело, ты хладнокровен…

— В сущности, вы с Эро вроде двух деревенских петушков. Все девушки должны бегать за вами.

— Я девушками не интересуюсь.

— А вот Эро интересуется. И ему даже случается делать им детей. Узнав, что он любовник вашей сестры, вы, должно быть, возмутились. Не понимаю, как вам удалось не натворить еще чего-нибудь.

— Мы дрались.

— Видимо, неоднократно? Он ведь продолжал свое. Это довольно неприятно. Впрочем, я плохо его знаю. Вот вы знаете его лучше — не кажется ли вам, что Марсель и в самом деле искренне любит вашу сестру?

— Не знаю.

— Во всяком случае, некоторые так думают. Утверждают, что он собирался на ней жениться и даже договорился с судьей. Тогда уж вы, наверное, помирились бы, да? Он стал бы вашим зятем. Жаль, что он убежал: это говорит не в его пользу. Сознаюсь, у меня есть постановление на его арест. Если он невиновен, то почему так внезапно исчез и укрылся на болотах?

Папиросы следовали одна за другой. Порой на дороге слышались тяжелые шаги: люди шли посидеть в кафе «Порт». А «карусель» продолжалась. Время от времени, стоя лицом к стене, Мегрэ позволял себе выглядеть обескураженным. Ему доводилось проводить часы лицом к лицу с изворотливыми хитрецами, которые за словом в карман не лезли. Самый знаменитый его допрос на набережной дез Орфевр длился двадцать семь часов; он и двое его инспекторов сменяли друг друга, не давая подозреваемому ни минуты передышки. Но никогда еще, пожалуй, ему не приходилось сталкиваться с таким инертным, непробиваемым человеком, как Альбер Форлакруа.