Онлайн книга «Дом-фантом в приданое»
Маргаритки! Добровольскому было наплевать на маргаритки! – Давай, – сказал он и сунул ей в руку телефон. – Вызывай «Скорую» и полицию. Или нет. Пошли, я провожу тебя домой. Позвонишь из дома. – Может, ему еще можно помочь, – простонала Олимпиада Владимировна жалобно. – Давай посмотрим. – У него сломана шея, – сказал Добровольский. – Я не советую тебе смотреть. Эта формулировка – «я не советую», – моментально вывела ее из себя. Он не советует! Что он может понимать и почему она должна слушаться его советов?! Вырвав рукав своей куртки из его руки – он придерживал ее, опасаясь, что упадет, – она побежала и наклонилась над Парамоновым в вечной позе женского сострадания и сочувствия. Голова у него была как будто вывинчена из туловища – шея очень длинная и под не правильным углом. Одна рука откинута, а вторая придавлена телом, тоже как-то на редкость неестественно. Ему уже никто не мог помочь, и это было совершенно очевидно, но Олимпиада, которая никогда не видела внезапную смерть так близко, все старалась что-то сделать, поэтому бестолково хлопотала над ним, пересаживалась с места на место, не в силах оторвать взгляд от тела. Не смотри, повторяла она себе сквозь зубы, отвернись! Ну, идиотка! Ну?! Потом Добровольский сказал: – Все, хватит! – Подошел, поднял ее за локоть, повел и опять прислонил к стене. – Липа, – мягко произнес он через секунду. – Мне нужно на чердак. А ты вызови «Скорую» и полицию. – Милицию. – Да, милицию. – На чердак нельзя. Ничего нельзя трогать до приезда милиции! – Я только посмотрю, – уверил Добровольский. – Ничего не буду трогать. Но ты должна пойти и позвонить. – Хорошо. Она отлепилась от стены и, прямая, как палка, или хвост Василия, бывшего Барсика, сделала несколько шагов к подъездной двери. Дверь заскрипела, и Олимпиада вошла, словно во сне, а за ней Добровольский. В пролете между первым и вторым этажом стояла Люсинда. Одна ее щека была заметно краснее другой, и она держалась за нее так, как будто сильно болели зубы. – Чегой-то так грохнуло, а? – спросила она, увидев Олимпиаду, и отняла ладошку от щеки. – Я чай пила, гляжу, будто танк с неба сбросили! Чегой-то, а? Добровольский смотрел на нее внимательно. – А вы давно вышли? – Да только сию минуту вышла! А че такое? Липа, че такое опять случилось в нашем доме? – Парамонов с крыши упал, – объяснила Олимпиада устало и чуть не заплакала от жалости к соседу. – Наверное, полез снег скидывать и упал. Господи, сколько раз я говорила, что нужно людей нанимать, а не самим во все лезть! А в следующий раз кого-нибудь в трансформаторную будку понесет, да? – Погодь, как упал?! Парамонов с крыши упал?! Тут Люсинда Окорокова принялась хохотать и хвататься за живот. – Ой, мамочка моя родная, Парамонов с крыши упал! Ой, держите меня! А вот пусть теперь предъявит бумагу, кто ему разрешил на крыше обретаться! А то – регистрации у меня нет! Как нет, когда я каждые три месяца участковому по пять тыщ ношу, прям зарплату ему плачу, а я не нанималась!… – Ты не поняла, – сказала Липа. – Он умер, Парамонов. Он упал с крыши и умер. – Да ты че?! – поразилась Люсинда. – Да ладно! Как он может умереть, если, ты говоришь, он на крыше… Она стала потихоньку понимать, что именно сказала Олимпиада, и с отчаянием переводила взгляд с нее на Добровольского. – Нужно позвонить в полицию и в… «Скорую», – напомнил внук Михаила Иосифовича. – Я прошу вас обеих! – Пошли! – сказала Люсинде Олимпиада. – Пошли звонить, а потом спустимся и постоим возле него, нельзя же, чтобы он там один лежал! Добровольский побежал вверх по лестнице, а обе девицы по очереди пролезли в узкую дверную щель Олимпиадиной квартиры. – Он че? На самом деле мертвый, да? Да? – все спрашивала Люсинда. – А я только щас до магазина бегала, тетя Верочка посылала, и никого там не лежало! – Он упал, – с трудом сказала Олимпиада. – Прямо сверху и… знаешь, еще звук был такой, будто что-то… шмякнулось, ну как мешок с тряпками. Ужасно! Люсинда смотрела на нее, и в глазах у нее светилось горячее сочувствие и понимание. – Кто там? – крикнул Олежка из комнаты. – Липа, это ты? – Я, – буркнула Олимпиада. Она стянула перчатки, сунула их в карман и сняла с телефонного аппарата тяжеленную трубку на длинном черном шнуре. Люсинда мыкалась на пороге. Она не решалась войти. – Милиция? – спросила в трубку Олимпиада. – Моя фамилия Тихонова, наш адрес… В дверях показался Олежка – в майке и в давешних колготках. – Здрасти, – подобострастно сказала Люсинда. – Я тута… на минуточку. – Липа! – заорал Олежка, отпрыгивая за дверь по причине колготок. – Какого черта?! – Парамонов с крыши свалился. – Да и хрен с ним, с Парамоновым! Олимпиада отвернулась от него. – Ждите, – сказал ей в ухо канцелярский голос. – Ждите, к вам выедет дежурная часть. Олимпиада пристроила трубку обратно и потащила Люсинду из прихожей: – Пошли, пошли! Дежурная часть к нам выехала. Посмотрим, чтоб его никто не трогал. – Господи, да кто станет его трогать! И жене надо бы сказать, а то и не знает, бедолажка!… – Липа! Ты куда? Останься! – Олежка, я на улицу. Там лежит… мертвый Парамонов. – Липа, если он мертвый, то все равно уже никуда не уйдет. Мне надо… – Из-за косяка, который скрывал его колготки, он смерил уничижительным взглядом Люсинду и снова уставился на Олимпиаду, которая, по его мнению, вела себя странно и даже не слишком прилично. – Нам надо поговорить. Олимпиада вытолкала Люсинду, знаками объяснила, чтобы та спускалась вниз, и сказала Олежке нетерпеливо: – Ну, что, что?! – Зачем она опять пришла?! – зашипел Олежка и выскочил из укрытия. – Я тебе сколько раз говорил, не води ее сюда! Я не хочу, чтобы в моем доме отирались всякие пройдохи! – Этот дом не твой, а мой. Мне надо бежать вниз, Олежка! Ты потом договоришь. – Тво-ой?! – протянул Олежка и вытаращил на ее глаза. – Во-он как ты заговорила! Этот дом твой, а я тут никто, да? |