Онлайн книга «Дом-фантом в приданое»
Они шли по коридору, впереди продюсер, который теперь вдруг начал почесываться и все время чесал башку под банданой, за ним, едва поспевая, Люсинда с пустотелой гитарой, а за ней все остальные, гуртом, как овцы. В пути некоторые отставали от стада, а другие, наоборот, прибивались. Продюсер разговаривал сразу со всеми, и оттого Люсинде казалось, что ее он не слышит. Впрочем, теперь она ему совсем неинтересна – «прослушивание» провалилось с треском! Федор поймал за рукав какого-то очень делового юношу в джинсах, которые едва держались на его заду, и в короткой маечке, открывавшей пупочек, окруженный несколькими бриллиантами. Юноша, увидев крестный ход, возглавляемый продюсером Корсаковым, сразу очень засуетился: – Васек, брателло, ты чего вчера в ГЦКЗ устроил? – Федь, да ничего я не устроил, я так просто… – А если так просто, то вали в народное хозяйство, а у меня ты больше не работаешь, ясно? Лана, где моя куртка?! Окорокова, а ты шевели, шевели копытами, мне Пашка приказал тебя еще везти! Где твой макинтош, в приемной, что ли? – Какой… макинтош? – Эппл, – совсем уже непонятно заорал великий продюсер, – куртка твоя где, или в чем ты была?! Где бросила, Окорокова? – Федя, здесь, я несу. Вот твоя, а вот… этой. Возьмите, девушка! Ты мне должен смету подписать на Стерлитамак. Федя? Федя! – Приеду, подпишу, не суй, я чего не читал, не подписую, поняла?! – Поняла, не подписуешь! Люсинда сопела, надевала куртку. На глаза у нее опять наворачивались слезы, только на этот раз слезы поражения. Гитара звякнула, и Люсинда прижала ее к груди. – Ка-акой у тебя бюст, Окорокова, – протянул ужасный продюсер, – с твоим бюстом только в стриптиз! В церковный хор не возьмут, до искушения недалеко! Они вышли на улицу, к красному, длинному, хищному «БМВ», и Федор открыл ей дверь. Люсинда села. Ей было на все наплевать, даже на «БМВ». Особенно на «БМВ». Он плюхнулся на водительское место, так что машина просела, повернул ключ и вылетел с пятачка перед шикарным зданием, где проходило «прослушивание». – А чего тебя в Москву понесло? Ты откуда? Из Таганрога? – Нет, почему! Я с Ростова. – Ах, с Ростова! А чего ехала-то пять лет назад? – В консерваторию поступать, – буркнула Люсинда. – Ну и как? Поступила? Она покосилась на него. Он ухмылялся, крутил головой и вел свою машину так, как будто она была бумажным змеем и он держал ее одним пальцем. – А живешь с кем? С хахалем? – С теткой. Только она сейчас в больнице. – Старая? – Да не, не очень. Просто ее отравили. – А-а, – протянул продюсер. – Бывает. А кто отравил? Ты, Окорокова? – Не, не я. Мы не знаем кто. Может, Павел Петрович разберется, а мы не, не знаем. Нам сейчас налево, на бульвар. Он повернул налево, дернул веревочку бумажного змея, и тот легко и свободно, совершенно счастливый в своей свободе, полетел налево, перелетел бульвары, еще повернул, завис и спланировал прямо перед Люсиндиным домом. – Ну, бывай здорова, Окорокова, – попрощался продюсер. – Пашке кланяйся, скажи, век его не забуду. Поняла? Повтори! – Да чего еще повторять, – сказала уставшая от унижений Люсинда. – Спасибо вам большое, товарищ продюсер! – Тамбовский волк тебе товарищ! Она выбралась с низкого сиденья, чуть не свалилась, осторожно вытащила свою гитару и побрела в подъезд. И, наверное, для того, чтобы полновесно и глубоко завершить этот удачный день, начатый в больнице у тети Верочки, из темного нутра подъезда навстречу ей вышел Ашот. За ним телепался Димарик, похожий на огромную раздувшуюся медузу в негнущейся кожаной куртке. Люсинда сделала шаг назад. «Гитара, – стремительно пронеслось в голове, – они будут меня бить и сломают мою гитару!» – А вот как хорошо, – произнес Ашот с сильным акцентом. – А вот она сама! А мы в дверь звоним! Зачем звоним, когда она тут! Они приближались, и в лице Димарика явственно читалось все, что они ей приготовили, от начала и до конца. Оно было плоским, белым, сальным и ухмылялось гадко. – Почему на работу не идешь? Люсинда облизала губы. – Я больше у тебя не работаю, Ашот. – Да что ты говоришь? И у кого же работаешь? – Я уезжаю домой, – твердо сказала Люсинда. – Хватит. – Э-э, нельзя тебе домой. Домой можно, когда долг отдашь! А пока не отдашь, нельзя домой! – Да чего с ней цацкаться! – прошипела медуза и плюнула на асфальт. – Давай я машину подгоню, и того!… Еще разговаривает она! – Я тебе ничего не должна, Ашот, – заявила Люсинда отважно. Что бы они ни сделали с ней потом, просто так она не дастся. Она высокая, сильная, хоть как-нибудь успеет им досадить, хоть морды расцарапать!… – Э-э, как не должна? Должна! Я тебя учил, я тебя кормил, ментам в обиду не давал! Отдай долг, и с богом, а так нельзя! – Ты меня не кормил, это я для тебя вкалывала! – закричала Люсинда. – Что ты мелешь, морда противная?! Чему это ты меня учил?! Да я сама кого хочешь научу! И тут он ее ударил. Она была готова к этому, заслонилась гитарой, на которой ахнули и закрутились спиральками струны. – Держи, мать твою, держи ее!… Димарик навалился сзади, и Люсинда упала лицом в протаявший асфальт, со всего размаху, так что голубая курточка, купленная у того же Ашота, треснула на спине от удара. Димарик елозил на ней, выкручивал руки, а Ашот, примерившись, сильно засадил ей ботинком в ребра. – Сука! На, на! Получи, б…ь! Люсинда выла и пыталась освободиться, но никак не могла. Они волокли ее куда-то, их было много, очень много, так ей казалось, и все били ее. А потом вдруг они куда-то делись. Она стояла на коленях в разодранной куртке и с величайшим изумлением смотрела, как Ашот медленно валится на скамейку, выпучивает глаза и хватает ртом воздух, а Димарик корчится рядом с ней, и изо рта у него обильно и густо идет слюна. Ее сильно дернули вверх, и она оказалась на ногах. – Ну, ты даешь, Окорокова, – сказал у нее над ухом продюсер Федя Корсаков, – где ж ты таких кренделей нарыла?! А еще говорила – хахаля нет, а их тут целых две штуки, и горячие какие! |