Онлайн книга «Так плохо, как сегодня»
|
Вечером мы сидим перед отелем. Вытащили столик, поставили стулья почти на проезжую часть. В полуметре от нас снуют машины, но это никому не мешает. Пьем вино, беседуем, рассматриваем друг друга. Мне интересны молодые. Кто вы, пришедшие нам на смену, пытающиеся спихнуть нас в забвение… Среди старших – очень известный Икс, с платочком на шее, законченный козел. Говорит глупости, лицо в неаккуратной растительности, как в плесени. Все пережидают, пока он заткнется. Когда-то, лет двадцать назад, он был красивый, я была в него влюблена. Я смотрю на Икс новыми, трезвыми глазами и пытаюсь понять: он действительно козел или во мне говорит перебродившее скисшее чувство?.. Веля тоже участвует в беседе. Говорит мало. От него веет благородством и добротой. Что это? Веля действительно снисходителен к миру, либо он хорошо воспитан, умеет себя вести. Сделанный человек. Я – не сделанный человек: у меня прохладный глаз и неумение скрывать свои истинные чувства. Но, глядя на Велю, я слежу за собой, контролирую себя, фильтрую. Отзываться о людях с пренебрежением – все равно что плевать против ветра. Плевок к тебе вернется, довольно скоро и прямо в рожу. Через три часа посиделок мы расходимся. Ко мне подходит молодой прозаик, что-то спрашивает. Я отвечаю. Потом он говорит: – Послушайте, какой же этот Икс дурак. Как он пишет свои книги? Каким местом? – Талантом, – отвечаю я. Речь идет о козле. Значит, я не ошиблась. Я ошиблась тогда, двадцать лет назад. Действительно, как он пишет свои книги? Где он настоящий: в творчестве или в жизни? Как он совмещает в себе козла и трепетного творца? А может быть, это вполне совместимо? Книжная ярмарка похожа на муравейник с муравьями. Ручейки муравьев текут туда-сюда, от одного стенда к другому. В отсеках громадного павильона – встречи с писателями, очереди за автографами. Яркие обложки книг. Представлены все страны. Все языки. В русском отсеке выступает Сандрик. Сегодня он Александр Григорьевич. У него большая голова, где размещены его большие знания. Я легко узнаю в нем того самого, рыжего, с которым Маша (дочь Эммы) закрутила курортный роман. Он мало изменился, а его восходящая звезда взошла и прочно укрепилась на литературном небе. Голос Сандрика высоковатый и завораживающий. Он только начал говорить, а человеческие ручейки потекли в наш русский отсек, и через пять минут уже негде яблоку упасть. Он зазывает народ, как заклинатель змей своей волшебной дудочкой. Люди еще не понимают, о чем он говорит, а уже идут, идут… Мое поколение богато великими людьми. Они еще живут среди нас, а уже известно, что это – гений. И не надо дожидаться его смерти, чтобы это понять. Понимают ли они сами свое значение? Может быть. Пушкин ведь понимал. Я преклоняюсь перед гениями. Я их вижу, чувствую и многое прощаю. Что позволено Юпитеру, не позволено быку. Мне полагается выступить. Иначе зачем я здесь… Общих слов я не люблю, поэтому рассказываю конкретные вещи. Я не буду пересказывать свое выступление. Помню только, что мне самой было интересно. Не скучно. А значит, не скучно и другим. Лица людей были приподняты и готовы к улыбке. После выступления ко мне подошел Его Высочество князь Голицын. Ему девяносто шесть лет. Он живет в Швейцарии. Высокий, стройный, худой, как засушенная ветка. Очень красивый. Его Высочество благодарит меня за выступление. Я смущена и, чтобы скрыть смущение, делаю ему комплимент. – Как вам удается сохранять физическую форму? – Я мало ем, – отвечает Высочество. – Обед – только йогурт. Вторник сексуальный день. Я вызываю девушку по телефону. Раз в неделю. Я молчу. Мне неудобно развивать эту тему. Можно полноценно жить и в девяносто шесть лет. Главное – быть живым. И нет ничего важнее жизни. Выставка продолжалась неделю. В день закрытия нас пригласили на банкет. Еда была дешевая, невкусная, салат плохо промыт или не вымыт вообще. Все кончилось тем, что я жестоко отравилась и не спала всю ночь. Жучка всполошилась и приволокла мне бутылку водки для дезинфекции. Когда я наутро вышла из номера, делегация заподозрила, что я алкашка. Бледная до зелени, угрюмая, с бутылкой в руке. Так окончилась моя книжная ярмарка. Я вернулась из Швейцарии в Москву. Впечатления улеглись. Я стала забывать Женеву и Женевское озеро. А что их особенно помнить? У нас своя жизнь, у них своя. У нас американские горки: вверх – вниз, у них – застой благополучия. Неожиданно мне позвонила Полина Жук. – Я хочу к вам приехать, – сказала Полина. Мне хотелось спросить: зачем? Но я воздержалась. – Ты на машине? Я далеко живу, – предупредила я. – Не имеет значения. Я хочу вас видеть. – Я тоже хочу тебя видеть, – созналась я. – Приезжай. Пиши адрес. Полина приехала на другой день. Она привезла мне в подарок свой альбом фотографий. На мелованной финской бумаге – пейзажи, портреты. Дух захватывает от красоты и тайны. В эту тайну можно проникнуть только с помощью таланта. В старых лицах просвечивают молодые, и становится понятно: жизнь непрерывна. Мы сели обедать. – У тебя есть мастерская? – спросила я. – В том-то и дело… Полина рассказала свою печальную историю, довольно типичную для интеллигенции. Жить не на что. Она сдала свою квартиру, а сама переехала в мастерскую. Но мастерскую отбирают, поскольку закончился срок аренды. – Какой выход? – спросила я. – Приватизировать мастерскую. – А от кого это зависит? – От мэра. Я догадалась: Полина хочет, чтобы я позвонила мэру. В этом цель ее приезда. – Я нового мэра не знаю. Он меня тоже, – объяснила я. – Веля знает. Веля пообещал, что попросит. Он уже записался на прием. Его примут через неделю. Значит, цель визита – не мастерская. Тогда что? А может быть, ничего. Просто соскучилась и приехала. Общение тоже роскошь, своего рода бриллиант, особенно общение близких по разуму и жизненному восприятию. Мы выпили. По телу разлилась благодать и полное спокойствие. Полина рассказала, как от нее ушел первый муж. Он был моложе ее на десять лет. – К молодой? – спросила я. – На десять лет его моложе. – Значит, тебя на двадцать, – посчитала я. – Ну да… – согласилась Полина. – Этого следовало ожидать. – Почему же? – не поняла Полина. – Разве я не красивая? |