Онлайн книга «Дело Сен-Фиакр»
|
Сдерживая гнев, он огляделся по сторонам: — В былые времена в эту комнату люди входили затаив дыхание, потому что здесь работал мой отец, хозяин. И никакого виски в шкафах здесь не было. И полки были полны книг, как соты полны меду. Мегрэ тоже помнил, как все это было. «Граф работает». Этих слов было довольно, чтобы фермеры по два часа безропотно дожидались в передней. «Граф велел мне прийти в библиотеку…» И отец Мегрэ казался до крайности возбужденным, потому что это считалось важным событием. — И он не разбазаривал лес на дрова, а довольствовался примусом — ставил его рядом с собой, когда калорифер не прогревал комнату, — с жаром продолжал Морис де Сен-Фиакр и, обращаясь к окончательно перепуганному священнику, добавил: — Вы этого не застали. Когда вы появились здесь, замок уже пришел в запустение. Мать потеряла мужа. А ее единственный сын валял дурака в Париже и если наезжал сюда, то лишь за деньгами. И вот тогда появились секретари… Глаза его подозрительно заблестели, и Мегрэ показалось — вот-вот хлынут слезы. — Что же она вам сказала? Она боялась, что я приеду, не так ли? Она знала, что придется опять добывать деньги, опять что-нибудь продавать, чтобы в очередной раз вызволить меня из какой-нибудь передряги. — Будет лучше, если вы возьмете себя в руки, — глухо сказал кюре. — Не раньше, чем мы все выясним. Если уж вы сразу, с первых мгновений, заподозрили меня, совершенно при этом меня не зная… Мегрэ счел необходимым вмешаться. — Господин кюре спрятал молитвенник, — медленно проговорил он. Сам он уже все понял, и теперь, как мог, пытался помочь Сен-Фиакру, наводя его на правильную мысль. Комиссар явственно представил себе, как графиня разрывалась между угрызениями совести и грехом. Разве не боялась она возмездия, разве не было ей стыдно перед сыном? Она была болезненно мнительна, просто больна, наконец. Что стоило ей сказать как-нибудь на исповеди: — Я боюсь своего сына… Она же наверняка боялась. Те деньги, которые уплывали сейчас в карман Жанна Метейе и иже с ним, были достоянием Сен-Фиакров и по праву принадлежали Морису. Разве не спросит он с нее отчета? А что, если?.. Мегрэ чувствовал, что подобные мысли смутно зарождаются в сознании молодого графа. Он постарался привести их в порядок. — Господин кюре ничего не может сказать вам, если графиня говорила на исповеди… Все стало ясно. Морис де Сен-Фиакр резко оборвал разговор: — Извините, господин кюре. Я совсем забыл о вашем уроке катехизиса. Не сердитесь, что я… Повернув ключ, он открыл дверь. — Благодарю вас. При первой же возможности я верну вам сорок тысяч франков. Думаю, они принадлежат не вам… — Я попросил их у госпожи Рюинар, вдовы прежнего нотариуса. — Спасибо. До свидания. Граф едва удержался, чтобы изо всех сил не грохнуть дверью, но овладел собой и лишь отчеканил, глядя прямо в глаза Мегрэ: — Мерзость! — Он хотел… — Знаю, он хотел меня спасти. Он пытался избежать скандала, хоть как-то склеить обломки былого величия Сен-Фиакров. Дело не в этом! И граф налил себе виски. — Я ведь думаю об этой несчастной женщине. Да вот, вы же видели Мари Васильефф. И ей подобных — там, в Париже. У этих дам нет никаких угрызений совести. Но она! И заметьте, прежде всего она искала в таких вот секретаришках человека, на которого можно было бы излить свои душевные силы. А потом кидалась в исповедальню. Она наверняка считала себя чудовищем. Потому и боялась, что я буду мстить… Ха-ха! Смех его звучал жутко. — Вы только представьте: в порыве негодования я набрасываюсь на мать, чтобы… А кюре так и не понял. Он воспринимает жизнь сквозь призму Священного писания. Пока мать была жива, он, видимо, пытался спасти ее от себя самой. А когда она умерла, счел своим долгом спасти меня. Но я уверен: он и сейчас убежден, что именно я… Пристально глянув в глаза комиссару, он четко и раздельно проговорил: — А вы? Мегрэ не отвечал, и он продолжал: — Ведь совершено преступление. Причем такое, на которое может решиться лишь последняя гадина. Мерзкий трус! Закон и в самом деле ничего не может против него? Я слышал об этом сегодня утром. Но я скажу вам одну вещь, комиссар, и можете использовать это против меня. Когда я доберусь до этой гадины, я сам с ней расправлюсь. И револьвер мне не потребуется. Нет уж, никакого оружия! Голыми руками! Алкоголь, по-видимому, усиливал его экзальтацию. Он почувствовал это, потер лоб, глянул на себя в зеркало и сам себе язвительно ухмыльнулся. — Однако не вмешайся кюре — и меня сгребли бы еще до похорон. Я не очень-то любезно с ним обошелся. Жена прежнего нотариуса платит за меня долги! Кто она такая? Я не помню ее. — Она всегда одевается в белое. Живет в доме с вызолоченными стрелами на ограде, это по дороге в Матиньон. Меж тем Морис де Сен-Фиакр успокоился. Все его возбуждение как рукой сняло. Он хотел было подлить себе виски, но заколебался и, в конце концов, с гримасой отвращения залпом допил то, что оставалось в стакане. — Слышите? — Что именно? — Там наверху прощаются с матерью все местные. Мне бы тоже полагалось быть там — в глубоком трауре, с красными глазами, с сокрушенным видом пожимая им руки. Они наверняка начинают точить лясы, едва выйдя за дверь. Вдруг он подозрительно спросил: — Но если это дело не входит в компетенцию правосудия, почему же вы все еще здесь? — Может, выяснится что-нибудь новое. — А если я найду виновного, вы помешаете мне… Его судорожно сжатые пальцы были красноречивее любых слов. — Я вынужден вас покинуть, — коротко ответил Мегрэ. — Нужно наведаться во вражеский стан. — Во вражеский стан? — Да, в гостиницу. Они теперь оба там — и Жан Метейе, и его адвокат, прибывший сегодня утром. — Он пригласил адвоката? — Ну, в предусмотрительности ему не откажешь. На сегодняшний день роли распределяются следующим образом: в замке — вы и священник; в гостинице — наш милейший секретарь и его советчик. — Вы думаете, он мог… — Простите, но мне пора. Мегрэ допил свое виски, вытер губы и, прежде чем Уйти, набил трубку. — Разумеется, пользоваться линотипом вы не умеете? В ответ граф лишь пожал плечами. — Я вообще ничем не умею пользоваться. В этом все несчастье. |