Книга Гроздья гнева, страница 87 – Джон Эрнст Стейнбек

— Слушай. Мне тут один рассказывал о каком-то правительственном лагере. Где это?

— Там, наверно, полно.

— А все-таки, где это?

— Поезжайте по девяносто девятому к югу. Миль двенадцать — четырнадцать проедете, свернете на восток к Уидпетчу. Оттуда недалеко. Только там переполнено.

— Говорят, хороший лагерь, — сказал Эл.

— Очень хороший, и обращаются с тобой как с человеком, а не как с собакой. Никаких полисменов. Только там, наверно, полно.

Том сказал:

— Я одного не пойму, чего этот понятой так разошелся. Он точно лез на драку, точно сам к тому вел.

Флойд сказал:

— Не знаю, как здесь, а на севере я однажды говорил с одним понятым, но порядочным, не то, что другие, и он мне признался, что понятые, хочешь не хочешь, а должны арестовывать людей. Шериф получает за каждого арестанта семьдесят пять центов в день, а на прокорм у него выходит только двадцать пять. Нет арестантов — значит, и доходов нет. Тот человек рассказывал, что он за неделю никого не забрал, и тогда шериф ему говорит: не будет арестованных, придется тебе снять значок. А сегодняшний к тому и дело вел, чтобы уехать отсюда не с пустыми руками.

— Да, надо уезжать, — сказал Том. — Прощай, Флойд.

— Прощай. Может, еще встретимся.

— Всего хорошего, — сказал Эл. Они пошли темным лагерем к палатке Джоудов.

Картошка шипела и брызгала салом на огне. Мать поворачивала толстые ломтики ложкой. Отец сидел у костра, обхватив колени руками. Роза Сарона была в палатке.

— Том идет! — крикнула мать. — Слава богу!

— Надо уезжать отсюда, — сказал Том.

— Почему?

— Флойд говорит, что тут все подожгут сегодня ночью, — ответил Том.

— Зачем? — удивился отец. — Мы ничего плохого не сделали.

— Ничего не сделали, а понятой уехал избитый, — сказал Том.

— Мы его не били.

— Да он сам говорил, что нас выгонят отсюда.

Роза Сарона спросила:

— Вы Конни не видели?

— Видели, — сказал Эл. — Вдоль берега пятками чесал. На юг отправился.

— Он… он совсем ушел?

— А кто его знает.

Мать повернулась к ней.

— Роза, тебя не поймешь, ты расскажи все толком. Конни говорил что-нибудь?

Роза Сарона хмуро ответила:

— Говорил, что лучше бы ему сидеть дома и учиться на тракториста.

Никто не сказал ни слова. Роза Сарона смотрела на огонь, и ее глаза поблескивали в свете костра. Картошка на сковороде громко шипела. Роза Сарона шмыгнула носом и утерлась рукой.

Отец сказал:

— Конни дрянной человек. Я уж давно это чувствовал. Он пустельга.

Роза Сарона встала и ушла в палатку. Она легла на матрац и, перевернувшись на живот, уткнулась лицом в руки.

— Его и догонять, пожалуй, не стоит, — сказал Эл.

Отец ответил:

— Да. Если он такая дрянь, нам его не надо.

Мать заглянула в палатку и посмотрела на Розу Сарона. Мать сказала:

— Ш-ш!.. Зачем так говорить.

— Он дрянной человек, — стоял на своем отец. — Только и слышали от него: вот я то сделаю, это. А сам ничего не делал. Я при нем не хотел говорить. А уж если он удрал, так…

— Ш-ш, — тихо сказала мать.

— Да что в самом деле! Почему ш-ш? Ведь он удрал — так?

Мать помешала картошку, шипящее сало брызнуло во все стороны. Она подкинула веток в костер, языки огня взвились кверху и осветили стены палатки. Мать сказала:

— У Розы родится ребенок, и он наполовину ее, наполовину Конни. Нехорошо, если малыш с детства будет слышать, как отца называют дрянью.

— Врать хуже, — сказал отец.

— Нет, — перебила его мать. — А если бы он умер? Ты бы не стал бранить его мертвого?

В их спор вмешался Том:

— Да что это вы? Откуда мы знаем, совсем он ушел или нет. Сейчас разговаривать не время. Надо поесть и собираться.

— Собираться? Мы же только приехали. — Мать приглядывалась к нему сквозь окружавшую костер темноту.

Том стал объяснять ей:

— Лагерь сегодня подожгут, ма. Ты же знаешь, я не стерплю, если мое добро будут жечь у меня же на глазах, и отец с дядей Джоном тоже не стерпят. Полезем в драку, а мне нельзя попадаться. Я бы и сегодня влип, если б не проповедник.

Слушая его, мать переворачивала картошку в горячем сале. И решение пришло к ней сразу:

— Идите. Давайте есть. Надо торопиться. — Она расставила около костра оловянные тарелки.

Отец сказал:

— Как же быть с Джоном?

— А где он? — спросил Том.

Отец и мать помолчали минуту, потом отец сказал:

— Он пошел выпить.

— А черт! — крикнул Том. — Выбрал время. Где его искать?

— Не знаю, — сказал отец.

Том встал.

— Ладно, вы поешьте и уложите вещи на машину. А я пойду за дядей Джоном. Он, верно, в бакалейной лавке, через дорогу.

Том быстро шел по лагерю. У палаток и лачуг горели небольшие костры, и отсветы их падали на лица оборванных мужчин и женщин, на льнувших к огню детей. Кое-где в палатках горели керосиновые лампы, и по брезенту двигались громадные людские тени.

Том вышел немощеной дорогой на шоссе и пересек его у маленькой бакалейной лавчонки. Он остановился у сетчатой двери и заглянул внутрь. Хозяин, маленький седой человек с взъерошенными усами и с каким-то неопределенным взглядом водянистых глаз, читал газету, навалившись грудью на прилавок. На нем был длинный белый фартук и рубашка с закатанными рукавами. За спиной у него стояли горы, пирамиды, стены из консервных банок. Он поднял голову, увидев Тома, и прищурил один глаз, словно целясь из ружья.

— Добрый вечер. Чем могу служить?

— Дядей, — ответил Том. — Был дядя, да сплыл.

Хозяин посмотрел на него с недоумением и беспокойством. Он дотронулся пальцами до кончика носа и легонько потеребил его, чтобы перестало чесаться.

— Вечно вы кого-нибудь теряете, — сказал он. — Ко мне раз десять на дню заходят, только и слышишь: «Если увидите человека — зовут так-то и так-то, на вид такой-то, скажите ему, что мы уехали на север». И это изо дня в день.

Том засмеялся:

— Ну вот, если увидишь молодчика, зовут Конни, по виду смахивает на койота, — скажи ему, чтобы проваливал ко всем чертям. Скажи, мы поехали к югу. Да я не его ищу. А вот не заходил ли сюда выпить человек лет шестидесяти, брюки черные, волосы с проседью?