Онлайн книга «Неистовые джокеры»
|
— Где? — В школе в Филадельфии. Они немного помолчали, потом такисианин спросил: — Ну и как тебе? — Очень похоже на Моцарта. Между изогнутыми бровями Тахиона прорезалась тонкая морщинка, и он зажмурился, словно от боли. — Какой удар! — О чем ты? — Ни одному творцу не понравится, если его назовут неоригинальным. — О, извини… Он вскинул маленькую ладонь и ухмыльнулся. — Даже если он сам знает, что это так и есть. Она поменяла местами листы, и вновь руки запорхали над клавишами. — Может, и неоригинально, зато мило. — Спасибо. Мне приятно, что мое скромное произведение пришлось тебе по душе, но давай лучше исполним творение истинного мастера. — Мне так нечасто попадаются те, с кем я могу предаться… — он выдержал паузу и метнул на нее озорной взгляд, — музицированию. Такисианин быстро пролистал кипу нот и вытащил бетховеновскую сонату до мажор для скрипки и фортепиано — так называемую «Весеннюю сонату». Она смотрела, зачарованная тем, как его маленькие изящные руки ласкают лакированное дерево скрипки — то подтянут одну струну, то извлекут одинокую дрожащую ноту из другой. — На чем будешь играть? — спросила она, указывая на рояль и на скрипку. — У меня нет выбора. Я неравнодушен к ней. — Тахион снова погладил деревянную деку. — Она долгие годы удерживала меня от окончательного падения. — Прошу прощения? — Давняя история. Настроимся? Вибрирующее «ля» прозвучало в комнате, сопровождаемое переливчатым голосом скрипки. — Господи, что это? Страдивари? — Куда мне. Нет, это Нагивари. — А, тот самый химик из Техаса, который полагает, будто раскрыл секрет кремонской школы? [11] Он опустил скрипку и улыбнулся ей. — Ты просто прелесть. Интересно, есть хоть что-нибудь, о чем бы ты не знала? — Предполагаю, таких вещей множество. Он коснулся губами уголка ее губ, скользнул по шее, и его теплое дыхание ласково защекотало ей кожу. — Так мы играем? И она со смущением и злостью на себя отметила, что голос у нее срывается. Они заиграли в унисон — скрипка запела, сначала на одной ноте, затем зазвучала серией переливов. Женщина эхом повторила музыкальную фразу, и время замерло, а реальность отступила куда-то далеко. Двадцать минут чистой гармонии и гениальной музыки. Двадцать минут без единого слова, мысли и заботы. Тахион полностью погрузился в музыку: глаза закрыты, ресницы трепещут на выдающихся скулах, медно-рыжие волосы разметались по скрипке, тонкое лицо сияет радостью. Рулетка сложила руки на коленях и уткнулась взглядом в клавиши, а такисианин все так же молча положил скрипку в футляр. Мгновение спустя его руки опустились ей на плечи — точно две робкие птички, готовые вот-вот сорваться и улететь прочь. — Рулетка, ты… ты вызываешь у меня такие чувства, каких я не испытывал уже много-много лет. Я очень рад, что сегодня ты решила прогуляться по Генри-стрит. Быть может, это случилось не просто так. Она с каким-то отстраненным интересом наблюдала за собой — как сжались ее пальцы и побелели от напряжения костяшки. — Ты снова ищешь во всем тайный смысл. — Мне казалось, ты говорила только, чтобы я не вздумал искать у тебя утешения. — Ну, так прибавь еще и поиски смысла. Она заглянула под панцирь, который скрывал ее эмоции, и обнаружила под ним панику, нарастающую в такт участившемуся сердцебиению. Обратилась к своей душе и обнаружила кровоточащую рану. А еще — страх, ненависть, чувство вины, сожаление и безысходность. Это все он виноват! — Идем в постель. Удивительно, как бесцветно прозвучали эти слова, за которыми крылось столько боли. * * * Если бы он спустился под землю, на дорогу ушло бы куда меньше времени. Джек с грохотом переступал по железным ступеням лестницы, ведущей на станцию. Первый уровень, второй, третий. Не многие люди, за исключением ремонтных рабочих, когда-либо бывали на четвертом уровне. Он открыл безымянную железную дверь и очутился в эксплуатационном туннеле, ведущем с запада на восток. Тусклые лампы в маленьких проволочных клетках горели пронзительным желтым светом, образуя вдоль коридора маленькие островки освещенности. Ботинки увязали в грязи. Приятно было шагать, не подлаживаясь под бесчисленные толпы праздных прохожих, путающихся под ногами. Джек взглянул на часы — и не поверил своим глазам. Шел всего лишь третий час. А ему-то казалось, будто он ищет Корделию уже целую вечность. Вернее сказать, он совершенно потерял счет часам и минутам. А вдруг он попусту тратит время? Может, лучше связаться с Розмари, разыскать Вонищенку, позвонить в полицию или еще что-нибудь… Нужно смотреть по сторонам, а не думать. Туннель резко поворачивал, и когда он завернул за угол и наткнулся на кого-то, со всех ног удиравшего в противоположном направлении, то сначала получил мимолетное впечатление темной фигуры. Потом разглядел один-единственный гигантский глаз посреди лица, монокль, блеснувший в тусклом свете… — Сукин сын! — выругался тот и замахнулся на Джека. Красное пламя вырвалось из его кулака, рокочущая волна болезненного звука ударила в барабанные перепонки, и он услышал, как что-то прожужжало над головой и угодило в бетонную стену коридора. Щеку обдало цементной крошкой. Боль пока еще не дошла до него. — Эй! — закричал Джек. Он упал на дно туннеля, и эпинефрины [12] взяли верх. Теперь им владели одни инстинкты. Все накопившееся напряжение этого долгого дня, все отчаяние от бесплодных поисков, накатывавшее волнами желание убить кого-нибудь — переплавились в критическую массу. Кроме того, он был голоден. Очень голоден. — Придурок! Отцепись от меня! Сдохни! Темная фигура опустила пистолет. Еще один выстрел. Джек увидел россыпь искр — пуля угодила в стальную опору. — Ты что творишь? — вскрикнул он, — А-а-а! |