Онлайн книга «Смерть в стиле блюз»
|
— Спасибо, пить я не хочу, — сглотнув, ответил Марсель. «Скорей бы девчонка пришла!» — подумал он, краснея под испытующим взглядом этой аппетитной, чопорной и оттого еще более аппетитной женщины. Она взяла с низенького столика серебряный портсигар и достала сигарету. — Огоньку не найдется? — прозвучал ее грудной голос. — Гм… Марсель порылся в карманах, откопал коробок из «Короля шавермы» и, помедлив, протянул ей зажженную спичку. Не сводя с него пристального взгляда, она нежно обхватила его руку. Марсель смутился еще пуще и, совсем заволновавшись, обжег себе пальцы. Пальцы разжались, и еще горящая спичка упала на элегантный светло-зеленый ковер. Ворс угрожающе затлел. — Вот черт! — воскликнула Мари Перен, элегантно склонившись за спичкой. — Простите, — промямлил Марсель, переступая с ноги на ногу. — Вдруг она хлопнула его по руке, и салон потряс радостный вопль: — «Фераж»! Изумленный взгляд быка, разбуженного ревом сверхскоростного поезда. — «Фераж»! Школа! — надрывалась Мари. «Фераж» — его любимая школа, место, где он провел самые счастливые годы! — Вы что, там учились? — не веря своим ушам, пробормотал Марсель. — С первого по пятый классы! — ответила Мари Перен, вставая. — Правда, тогда моя фамилия была не Перен, а Бранколони. Мария Бранколони! — Мария! — воскликнул Марсель. — Ты! А я-то — не узнал! Гм, прости, я… — Марсель, ошарашка! Блан — суров, как Монблан! — прокурлыкала она. — Гляжу-гляжу на твои рыжие волосы, и вдруг — бац! — осенило. И глаза светлые. Помнишь, тебя еще англичанином называли? — Мария Бранколони — голова макаронная! — умиленно пролепетал Марсель. — Выходит, ты вышла за какого-то господина Перена, так, что ли? — Да. За невропатолога. Вот уж четыре года, как умер. Рак мозга. — О, прости. — Ничего, последние восемь лет мы в разводе были. Своим кораблем я привыкла править сама. Видишь, какой кабинет отгрохала! Дела идут! Хочешь эспрессо? — Так ведь ты говорила… — Забудь! У меня ямайский. Пальчики оближешь! Рассказывай новости. Марсель было засомневался, точно ли о кофе она говорит, но согласно кивнул. Мария, малышка Мария с ужасными, вечно трясущимися косичками и кроличьими зубами. Похоже, она их выправила. Тут же, откуда ни возьмись, возникли две чашки из китайского фарфора. — Присаживайся. Ну, говори! — распорядилась она, указав на одно из кресел. — Как тебя в полицию-то занесло? Ты ж, кажется, в журналисты собирался! — Ну, всякое бывает. Жизнь… Марсель сделал глоток кофе. Жизнь! За душой — ни шиша, пьяница отец да мученье вместо ученья… — Ты-то как? Довольна? — Да так… Испугалась вот, когда тебя увидела. Подумала — насчет кабинета. Он вопросительно поднял глаза. — У меня были проблемы с полицией нравов из-за софрологического массажа. Марсель даже не поинтересовался, что это такое. Не иначе как релаксация полная. Если чего нужно — сама попросит. — Такие тупые! — продолжила она. — А самого чокнутого осла Руди звать… дальше не помню… Не твой друг, случайно? Он покачал головой. С Ослом Руди дружит Козел Жанно — славная парочка. — Уладилось? — вежливо спросил он. Хороший кофе — крепкий, густой, как он любит. — Уладилось. «Значит, Осла Руди уже отрелаксировали», — понял Марсель. От всех этих метаморфоз — Мари Перен в Марию Бранколони, Марии Бранколони — в хард-массажистку и обратно — чувствовалось легкое головокружение. — Мелани — дочь Перена? — спросил он. — Более-менее. — Ну… Она с отсутствующим видом уставилась в чашку кофе. — Как-то раз, вечером, мне сделалось очень тошно, я нарвалась на приключение с одним типом — и на тебе… Кто отец — так и не пойму: глаза одного, а нос — другого… Поди тут разберись! — подытожила она, взяв еще одну сигарету. Она засыпала его вопросами об убийстве Аллауи, и Марсель вкратце изложил дело. Мария всегда была очень сообразительной. — Странно, опять «Меч-рыба», — заметила она, когда Марсель закончил. — Знаешь, свое помрачение ночное я ведь там встретила. И поверь — помрачение дьявольское. Как я могла?! Крыша, должно быть, совсем съехала. — Музыкант какой-нибудь? — спросил Марсель, почему-то ревнуя. — Нет. Клиент один постоянный. Морда ангельская, а сам — такой извращенец! В дурном сне не привидится. — Она выдержала паузу и театрально воскликнула: — У него английские булавки на тестикулах были! — Что? — взвизгнул Марсель, упершись в колени. — Да-да, пионер пирсинга… А так — ни в жизнь не подумаешь… На вид — такая чистюля, такой тихоня… И само собой — преждевременная эякуляция. Мы устроились в машине на заднем сиденье. Ужас. Рада была дома оказаться. А через полтора месяца — хоп: беременна! Пока ее носила, только и делала, что молилась — хоть бы не от него. На какое-то мгновение Марсель задумался о чувстве, с каким вынашивают ребенка от человека, к которому чувствуют омерзение. Дверь распахнулась, и в кабинет, размахивая рюкзаком, влетела раскрасневшаяся Мелани. Она была действительно сама прелесть — с изящным прямым носиком, карими глазами и длинными светлыми волосами. На ней было хлопчатобумажное платье, теннисные туфли, джинсовая куртка и золотой крестик. При виде сидящего в салоне Марселя она чуть попятилась. — Ну и откуда ты? — сердито спросила Мари Перен. — Откуда-откуда! Из лицея. Откуда ж еще? — Не знаю. Может, от Камеля Аллауи, — предположила мать. Девушка побледнела: — Как… Она повернулась к Марселю: — Почему… — Когда вы видели Аллауи в последний раз, мадемуазель? — поднявшись, спросил он. — Что? Да я… — Он мертв, его убили, — тихо проговорил полицейский. — Камеля?! Не может быть… мы же завтра встречаемся… — Его тело обнаружили в понедельник утром. — Я видела его в субботу в «Меч-рыбе». Мы слушали джаз в стиле сальсы. Он довез меня до дому к двум, он… мы… нет, невозможно! — повторила она, мотая головой. — Как давно вы знакомы? — Два… три месяца, — выложила Мелани, опасливо взглянув на мать. — Но виделись мы не часто. — А Шарль, — бросила Мари Перен, — Шарль в курсе? |