Онлайн книга «Лесная смерть»
|
— Мадемуазель Андриоли? Вы дома? Иссэр! Скорее же! Скорей! — У вас открыта дверь, и никто не откликается, вот я и взял на себя смелость войти… Да замолчи же ты и пошевеливайся, скорей сюда! — А, вот вы где… Я хотел побеседовать с вами по поводу… Но что случилось? Иссэр! Он здесь! Этот псих — здесь; должно быть, спрятался где-нибудь в уголке; будь осторожен — он вооружен! Почему я не могу говорить, черт возьми! — Сейчас я вызову «скорую». Все будет хорошо. Нет, ошибаешься, все будет совсем плохо: сначала он убьет тебя, потом — меня; разрежет меня на кусочки, а я и пикнуть даже не сумею — вот что он сейчас с нами сделает, как прежде — с детьми… Я чувствую, что по щекам у меня уже катятся слезы — слезы ярости и страха. — Не плачьте, теперь все будет хорошо, вот-вот приедет «скорая». Вам известно, кто с вами это сделал? Мой палец остается недвижим. Как же сказать ему о том, что убийца все еще здесь… если, конечно, он не спрятался за дверью и не улизнул в тот самый момент, когда Иссэр переключил все свое внимание на меня… Если бы только… Внезапно я ощущаю, что по руке у меня медленно стекает что-то теплое. — Постарайтесь поменьше шевелиться. Отвечая на вопросы, вам достаточно будет только чуть-чуть приподнять палец. Вы сидели тут одна? Я приподнимаю палец. Кассета. Он непременно должен прослушать ее. Невзирая на боль, я поднимаю руку и пытаюсь ткнуть пальцем в сторону магнитофона. — Тихо, вам нельзя шевелиться… Что вы имеете в виду? Что-то из мебели? Я опускаю руку. — Нет, мебель тут явно ни при чем. Стена? Ваза? Картина? Стереосистема? Я приподнимаю палец. — Что-то там, внутри? Я приподнимаю палец. Слышно, как он подходит к магнитофону, осматривает его. — Внутри пусто, здесь только кассета с записью «Человека-зверя», но она лежит возле магнитофона. Значит, этот негодяй вынул ее еще до прихода Иссэра! Где-то вдали, постепенно нарастая, раздается звук сирены «скорой помощи»; меня охватывает слабость, мне холодно. Иссэр дружески обнимает меня одной рукой за плечи; от него пахнет одеколоном. — Вот и «скорая» приехала. Они быстро приведут вас в порядок, не унывайте… И с чего бы мне вдруг, спрашивается, унывать? Шум шагов, какие-то голоса; меня кладут на носилки, поднимают и несут; немного кружится голова и очень холодно — неужели я потеряла много крови? Захлопываются дверцы машины, мне что-то говорят, потом делают укол. В ушах у меня звучит спокойный голос Иссэра: «Не унывайте…» Просыпаюсь я уже на кровати. В лежачем положении. Вокруг довольно тихо, лишь слева от меня раздается какой-то тихий гул. Пахнет цветами. На миг в голове проносится жуткая мысль о том, что я лежу в гробу, в траурном зале для прощания с умершими; затем я окончательно прихожу в себя. Должно быть, это — больница. Правая рука почему-то кажется мне очень тяжелой. Вытянутая вдоль тела, она лежит поверх одеяла. Левая согнута в локте и покоится у меня на груди. Только бы она не утратила своей способности двигаться… Я пытаюсь ее приподнять — получается, однако это движение тут же чудовищной болью отдается во всем теле. Слышно, как открывается дверь. — Тихо, тихо, не шевелитесь! Вам только что наложили швы! Голос женский, не слишком молоденький — ей, пожалуй, где-то около сорока; разумеется — медсестра. — На правой руке у вас был десятисантиметровый порез, довольно глубокий; на левом предплечье — множественные порезы, полученные вами, судя по всему, в тот самый момент, когда вы его ударили. Ударила? Я кого-то ударила? — А с бедром и вовсе почти порядок: рана совсем неглубокая, так что и беспокоиться не о чем. У вас даже шрамов не останется. Неужели я смогла ударить его? В палату входит кто-то еще. — Ну и напугали же вы нас! Инспектор Гассен. Он устраивается где-то совсем рядом: я чувствую запах чего-то кожаного. — Ну так что же все-таки произошло? Он что — вообразил, что коль скоро я драться научилась, то и говорить уже могу? Однако инспектор тут же продолжает? — Ваша Иветта упала в обморок, когда ей сообщили о происшедшем. Она возвращалась с покупками и вдруг увидела отъезжавшую от дома «скорую»… Теперь уже все в порядке — она здесь, ждет, когда ей разрешат повидаться с вами. А еще пришли ваши друзья — чета Фанстанов. А что касается расследования случившегося, то оно идет своим чередом. Эксперты из нашей лаборатории исследовали чуть ли не каждый сантиметр вашей гостиной. Результаты будут известны завтра. Этот тип говорил вам что-нибудь? Можно сказать, что и говорил — да вот как объяснить? Я приподнимаю руку. — И сказал, чего он хочет? Я опять приподнимаю руку. — Он хотел… он пытался совершить над вами насилие как над женщиной? Моя рука остается неподвижной. Внезапно до меня доходит, что все случившееся он считает самым банальным нападением, ни в коей мере не связанным с убийствами детей. Может быть, даже и сам Иссэр не понял, в чем тут дело. В результате они дружно сочтут это за работу какого-то неизвестного любителя нападать на одиноких женщин — только и всего. Как бы там ни было, но я все равно не смогу дать им прослушать ту кассету, на которой он записал… Стоит мне лишь подумать о ней, как в желудке начинаются какие-то спазмы. Что? Что он такое сказал? — … позволить вам наконец отдохнуть. Я непременно загляну к вам еще раз завтра. А Иссэр? Он-то куда подевался? Я хочу, чтобы пришел он: лишь он один способен понять во всем этом хоть что-то! Но Гассен, разумеется, спокойненько уходит, так и не услышав моей беззвучной просьбы. — Элиза! Малышка моя! Иветта! Я знаю, что она плачет. — О Господи, до чего же я испугалась! Думала, что и вам уже конец пришел! Я тоже, Иветта. — И все по моей вине: хоть и была уверена, что как следует заперла дверь на ключ, да, видно, совсем уже старая стала, — лепечет она, то и дело шмыгая носом. Да он все равно бы влез в наш дом. Бедная Иветта! Мне страшно хочется обнять ее и утешить. — Счастье еще, что вы снова научились орудовать хоть одной рукой. Явись он на неделю раньше — непременно бы вас убил. Полиция нашла этот проклятый нож на полу; должно быть, вы так хорошо съездили ему по морде, что он даже выронил его… Медсестра, помнится, тоже сказала, что я его ударила. Да, теперь смутно припоминаю: меня буквально захлестнул гнев, и возникло такое ощущение, будто я кого-то бью изо всех сил… |