Книга Ведич, страница 32 – Василий Головачев

– Перспективы?

– Никаких. Но похватать невинных они могут. Тем не менее милиция для нас не проблема, ей легко отвести глаза. Другое дело – разведка конунгов. С одной из её групп мы справились, но Синклит, похоже, послал другую.

– Особого внимания к Школе я не чую.

– Конунги понимают, что мы будем охранять Сергия, и действуют осторожно. Что и нас заставляет действовать так же осторожно, не раскрывать резервы и не создавать подозрительных прецедентов, по которым можно вычислить местонахождение ведича. Убийство Блющева, к сожалению, прецедент. Витязь перестарался. Вот почему сюда устремились охотники Синклита.

– Может быть, всё ещё обойдётся?

Онуфрий оглянулся.

– Едет?

– Отстал, – качнул головой водитель.

– Останови.

«Лада» пересекла мостик через ручей и прижалась к обочине дороги.

Прошла минута.

Показался милицейский «Патриот», в кабине которого сидели трое: водитель и двое мужчин в штатском. Они внимательно посмотрели на «Ладу» с открытым капотом, на копошащегося внутри водителя.

– Не суетись, они тебя не увидят, – сказал спокойно сидевший Онуфрий. – А так как мы никуда не заезжали, то они сделают вывод, что мы тебя высадили по дороге, в Велее, и вернутся.

Действительно, джип через пять минут показался из-за поворота впереди, медленно проехал мимо. Его пассажиры всё так же внимательно осмотрели «Ладу», но вылезать не стали. «Патриот» скрылся за кормой «Лады». Водитель закрыл капот, сел и включил двигатель.

– Я мог бы накрыть машину непроглядом, – сказал Онуфрий, – но не хочу плодить слухи о чертовщине. Это может насторожить охотников за Сергием. Они наверняка имеют пеленгаторы магии. Кстати, как он себя ведёт?

– Нормально, прижился, – с улыбкой сказал Шерстнев. – Удивительно цельный мальчишка, светлый и чистый.

– Глеб так его и называет – Светлый.

Показались окраинные домики Фошни.

Машина остановилась у дома Шерстнева.

Наступил полдень, и улица была пуста, лишь у продуктового киоска две старушки беседовали с продавщицей. Вид был идиллически умиротворённый, спокойный, солнышко палило как в июле, сонная жара опустилась на деревню, и всё же Шерстневу вдруг на мгновение стало зябко. Он покосился на спутника, встретил его ответный понимающий взгляд.

– Непокойно у тебя, – покачал головой Онуфрий. – Дрёма нарушена, чую ток внимания.

– Ко мне?

– Ко всей местности. Фошня под прицелом конунгов, и это плохо. Кто-то из них запустил сюда свой коготок.

– Кто именно?

– Знал бы – этого не случилось бы. Впрочем, ты работай, как работал, не отвлекайся, мы сами проверим обстановку.

Они прошли в дом.

Жена Борислава Тихоновича работала в Школе, сын Антон учился в Рязанской Академии воздушно-десантных войск, поэтому в доме никого не было. Хозяин провёл гостя в светлицу, неуверенно потянул себя за мочку уха:

– Пообедаешь?

– Не голоден, да и некогда. – Онуфрий жестом показал ему, как надо стать. – Замри, думай о хорошем.

Шерстнев послушался.

Сквозь голову пронёсся лёгкий сквознячок, перед глазами засияла россыпь искр, погасла.

Онуфрий обошёл Борислава Тихоновича, проворчал:

– Слава богам, тямь не нарушена! Но почиститься тебе стоит. Сходи в баньку, попарься, искупайся в бочажке с холодной водицей, поправь энергетику.

– Хорошо.

– И звони мне, если что заметишь неправильное.

– Поговорю с Романом – позвоню.

Онуфрий сунул ему сухую крепкую ладонь, вышел.

Шерстнев присел на диванчик, подумав, что Онуфрий – не просто пестователь Общины, но и работник Катарсиса, Вечевой службы Рода Руси, и что за ним стоят мощные силы.

Борислав Тихонович когда-то и сам состоял на службе и знал, что Катарсис включает в себя многие структурные подразделения. Руководил Катарсисом Хранитель Традиций – направляемый Советом волхвов. А непосредственно исполнителями являлись службы контроля властных структур, контрразведки и внутренних расследований, ясновидения и прогноза, разработки треков, реализации треков – оперативная спецслужба, состоящая из трёх групп: психологического давления, физического воздействия (её называли ЧК-службой) и наведения, а также служба охраны особо важных персон и объектов и аналитический центр. Самому Бориславу Тихоновичу в молодости удалось поработать в информационно-аналитическом центре Катарсиса, поэтому он знал о работе Вечевой службы изнутри. На жизни Школы деятельность Катарсиса пока никак не отражалась, но Онуфрий не зря уделял этому учебному заведению так много внимания. Именно от развития подобных Школ – а это и был Замысел волхвов – зависела дальнейшая судьба России, управляемой до сих пор служителями культа Сатаны – конунгами.

Шерстнев очнулся, сел поудобнее. Захотелось провести энергетическую чистку организма от всех негативных «шлаков», полученных в результате утреннего психического напряжения.

Это упражнение, улучшающее общее состояние, полезно выполнять в конце дня, особенно если в течение дня приходится встречаться с разными людьми. Но оно помогает избавляться от психоэнергетического «мусора» и в любое время суток.

Борислав Тихонович расслабился, привычно провёл трёхминутный сеанс дыхательной гимнастики. Представил вспыхнувший над головой смерч ослепительного белого огня в виде опускающейся воронки. Узкая часть воронки вихря проникла в голову и дальше, в позвоночник, а широкая охватила физическое тело и всё поле ауры.

Вихрь по воле Шерстнева стал опускаться ниже: узкая его часть – по позвоночнику, широкая, вращающаяся по часовой стрелке, – сквозь всё тело. Ослепительный огонь смерча выжег все попавшие в организм «инородные энергии» и промыл тело, голову, позвоночник, восстановил кое-где «помятое» поле ауры, ушёл вниз, в землю, в подземные царства минералов.

Борислав Тихонович глубоко вздохнул, чувствуя себя помолодевшим, умылся, переоделся, оседлал велосипед и поспешил в Школу.

Завучу Анне Павловне о своей беседе со следователем он ничего рассказывать не стал. Односложно отговорился, что, мол, милицию беспокоит поведение некоторых учеников, что, в общем-то, было правдой. После этого он побеседовал с учителями и вызвал к себе Романа Ощипкова, о котором спрашивал его следователь.

Роман был крупным, склонным к полноте, розовощёким парнишкой тринадцати лет, с виду – увальнем, мечтающим о вкусной еде. Но, заглянув ему в глаза, Шерстнев понял, что мальчик не так прост, как кажется, и прячет в душе некое знание, доставшееся ему по чьей-то злой инициативе. В глазах этих, жёлто-медовых, не желающих смотреть прямо на собеседника, прятался огонёк упрямства, нагловатости и язвительной насмешки, обычно несвойственной детям в таком возрасте.