Книга Кот госпожи Брюховец, страница 34 – Елена Басманова

– По палеографическим признакам – свидетель из чиновников, – изрек Вирхов. – Больно все чистенько, ровненько, по линеечке...

Он погрузился в чтение. «Довожу до вашего сведения, что происшествие в Воздухоплавательном парке могло иметь под собой не ту причину, которую выдвигает официальное следствие. В деле могут быть замешаны международные организации, связанные с подготовкой зарубежного съезда террористических групп. Следует проверить сохранность банковских вложений купца второй гильдии Студенцова, что держит в Гостином дворе лавку ковровых изделий за № 49. Обратите внимание на полемику Ленина и Аксельрода».

– Что это такое? – отпрянул Вирхов. – Какой Ленин? Какой Аксельрод? Вы что-нибудь об этом знаете в силу своей прогрессивности?

– Э, да, слышал, – замялся Тернов, стараясь тщательно подобрать слова. – Полемика между социалистами в левой прессе... по земельному вопросу...

– Но при чем здесь отец Онуфрий? – Вирхов в ярости вскочил. – И воздушный шар?

– Не могу знать. – Тернов на всякий случай шагнул назад.

– Что за тип писал эту бумагу? Опять сумасшедший?

– По описанию курьера, – прошелестел Тернов, – интеллигентный юноша, приятной наружности, стеснительный...

– Не буйный, а тихий сумасшедший, – Вирхов рухнул в кресло. – Я навидался их на своем веку. Во всем виновата комета Боррелли. От нее на Землю мчатся микробы безумства.

– Мне кажется, в записке есть что-то здравое, – осторожно заметил Тернов. – Интересно, кому достанутся капиталы купца Студенцова после гибели его беспутного сынка? Может быть, купец завещает свои банковские вклады Ленину с Аксельродом?

– Что здесь здравого? – Вирхов негодующе уставился на кандидата. – Вас самого следует отправить на экспертизу к Николаю Чудотворцу...

– А где хранит свои капиталы Студенцов? – не уступал Тернов. – Не в кубышке же!

– Вот и выясните, батенька, выясните. – Вирхов махнул рукой. – Ковры его индийские обследуйте, может быть, он их сплавляет за границу, а в них контрабандой социалистов перевозит?

Тернов обиделся. Да, конечно, он виноват, предавшись разгулу с Дашкой, но это было позавчера. Он постарался искупить свою вину! И Эрмитаж облазил, и в Бологое съездил, и кое-что интересное узнал, и версии выдвигает, посреди ночи служебными проблемами занимается – и все мало старому брюзге!

– Могу ли я идти? – Кандидат надул губы.

– Ступайте с Богом, – усмехнулся Вирхов и оглядел с ног до головы молодого юриста: «Небось думает, представят к ордену за обычную, следственную работу. Ничего, годик-другой, и испарятся прогрессивные иллюзии, что работа практического юриста – это шерлокхолмсовское поигрывание на скрипочке да интеллектуальные раздумья в кресле у камина...» – Наведайтесь, голубчик, домой. Поспите немного. Берегите здоровье смолоду.

Кандидат Тернов выслушал напутствие с оскорбленным видом – в речах начальника ему слышалась издевка. Понуро юрист направился к двери, но до двери дойти не успел: она сама распахнулась перед ним, и в проеме появилась внушительная фигура в сером сюртуке – тучноватый господин, за спиной которого маячила фигура дежурного по коридору курьера, снял шляпу и поклонился, обнажив тонзурообразную плешь.

– Вы позволите? – Он искоса взглянул на смутившегося Тернова и шагнул к столу. – Позвольте представиться. Глинский, Платон Симеонович. Служащий музейного хранилища Эрмитажа.

Вирхов медленно поднялся из-за стола.

– Чем обязан? – растерянно спросил он.

– Счел своим долгом явиться для проведения следственных мероприятий, – проникновенно сказал Глинский. – По пути из Бологого заметил за собой наблюдение, думал, от напряжения нервов мерещится. А в собственной квартире выяснил, что моей персоной интересовалась полиция. Счел за лучшее явиться без промедления.

– Очень хорошо, что сочли.

Вирхов сделал приглашающий жест. Гость прошел к столу и сел. Поймав взгляд выкатившихся от злости глаз следователя, кандидат Тернов юркнул за дверь.

– Итак, господин Глинский, поясните следствию, отчего это у вас происходит напряжение нервов?

– В наше время приличному человеку перемещаться по государству российскому опасно, – ответил Глинский, – всюду террористы орудуют... Того и гляди на воздух взлетишь.

– Кстати, о воздухе. – Вирхов потер лоб ладонью. – Что вы можете сказать о происшествии в Воздухоплавательном парке?

– Ничего не могу. – Глинский пожал мощными плечами. – По-видимому, несчастный случай.

– Вы не заметили ничего подозрительного?

– Абсолютно ничего. Если говорить начистоту, я не особенно интересовался зрелищем. Боялся опоздать на поезд, ибо имел договоренность с князем Путятиным: ему поступило предложение пополнить коллекцию уникальным приобретением.

Чувствуя, что Глинский сейчас заговорит на далекую от дела тему, Вирхов прервал:

– А что за шкатулка была в руках у Степана Студенцова? Не ваш ли подарок?

– Что вы, господин следователь! Я такими дешевыми предметами не интересуюсь. Брезгую. Научная совесть не позволяет.

– Вы проводите экспертизу восточных ковров?

Глинский смутился.

– Вы это спрашиваете потому, что отец Степана торгует коврами? Подозреваете меня в чем-то?

– Пока еще вы вне подозрений, – ответил Вирхов. –А как вы относитесь к земельному вопросу?

– К чему? – Глинский изумился. – К какому вопросу?

– Я говорю о полемике Ленина и Аксельрода, – впился взглядом в эксперта Вирхов.

– Прошу прощения, но эти люди мне неизвестны, – ответил смущенно Глинский. – Это имеет отношение к земле, на которой разместился Воздухоплавательный парк?

– Пока не знаю, – сказал задумчиво Вирхов. – Каковы ваши планы, господин Глинский, на ближайшее будущее? Нам бы хотелось в случае необходимости знать, где вас можно найти?

– Петербург покидать не собираюсь. В любой момент явлюсь на ваш зов.

– Благодарю вас за готовность помочь следствию. Не смею вас больше задерживать, господин Глинский.

Вирхов с каждой минутой все более ощущал бесполезность разговора и с трудом боролся с желанием заснуть. Он встал и протянул руку гостю. Рукопожатие Глинского было сильным и уверенным. Когда гость вышел, Вирхов незамедлительно отправился к вожделенному дивану и рухнул в его кожаные объятия. Он подумал, что надо бы установить наблюдение за эрмитажным экспертом, но тут же погрузился в глубокий и крепкий сон.

Проснулся он оттого, что Поликарп Христофорович осторожно тряс его за плечо.

– Господин следователь! Ваше благородие! Очнитесь!

Вирхов с трудом разлепил каменные веки и принял вертикальное положение.