Онлайн книга «Пятая Стража»
|
— Шагай, шагай! — Первым раскрученным бомжем был, между прочим, сам Диоген. И все человечество состояло когда-то из бомжей. Не зря среди нас каждый четвертый с высшим образованием, каждый третий — с техникумом… Процент повыше, чем в ментовке, между прочим… — Двигай коленями, Диоген. Некогда нам долго возиться. — Я иду абсолютно по своей воле. Я не подчиняюсь насилию, и если бы вы вздумали прибегнуть… — Будешь дальше чесать языком — я прибегну! Или вот товарищей попрошу! А ну — пошел вперед! «Диоген» покосился на суровые, отягощенные цепями долга лица Морзика с Тыбинем, а пуще того — на их тяжелые кулаки, и прибавил шагу. Пожилой участковый в старом лиловом бушлате и затертой шапке, часто выполняющей по совместительству функции подушки, подтолкнул его в толстый зад концом резиновой дубинки. — Слушай — чего вы все такие упитанные? Жрете черт знает что, а морды у всех — в три дня не обгадить! — Спокойная жизнь потому что! Я же говорю — свобода ото всех обязательств! Кроме того, на воздухе много времени проводим, а в нашем климате тощему просто не выжить. А еще, товарищ старший лейтенант… — Вали вперед! Пошел! — Я только замечу, что начальства над нами нет! Не то что у вас! — Тут ты прав… — задумчиво подтвердил участковый. Вслед тучному идеологу «бомжизма» они зашагали гуськом по узкой тропинке меж кучами строительного и бытового мусора, пробираясь к огромному семиэтажному скелету бетонного долгостроя. — Может, не надо было вам в форме идти? — спросил участкового Тыбинь. — Разбегутся… — Не скажите. Бомжи — народ беззащитный, незнакомцев в гражданской одежде опасаются больше милиции. Что я могу им сделать? Ну, загребу в отделение нужники чистить… Летом на дачу начальнику припахать можно. А чужие могут все что угодно. Странные случаи бывают… и жестокости всякие, просто забавы ради. Бьют… кислотой поливают… собаками травят для дрессировки. Есть тут один кинолог — боевых собак на бомжах повадился натаскивать. Долго я его вычислял… — И что? — заинтересовался Морзик, предвкушая красочное повествование о торжестве справедливости. — Да ничего… Пристрелил трех его псов, да пообещал, что всех буду отстреливать. Он и успокоился, на кошек перешел. — Бездомные идут на контакт? Вам доверяют? — Никому они не доверяют. Диоген прав, это им нафиг не нужно. Им на все плевать. Этот мудак, — участковый, не стесняясь, кивнул в спину их проводнику, — спалился на скачке по мелочи, утащил ящик печенья из продуктовой палатки — вот теперь и шестерит. — Настоящий политик! — гоготнул Морзик. — Идейный вождь! — Как вам не стыдно, молодой человек! — укоризненно оглянулся бомж. Черемисов и впрямь ощутил неловкость, но участковый прикрикнул: — Но-но! Брось эти песни! Нет обязанностей — нет и прав! Пошел! В темном подвале пахло сыростью и поташом. Разведчики зажгли маленькие, но мощные фонари. Их проводник прекрасно ориентировался в сумерках. Пробравшись по вонючему, загаженному песку меж железобетонными сваями в угол подвала, он присел над чем-то, запрятанным под ворох ржавой жести. — Вот она! Отметьте, гражданин участковый, это я ее нашел! Я публично принесу ее в дар Санкт-Петербургу в честь его трехсотлетия! От всех свободных людей нашего замечательного города… которых в нем не так много, к сожалению. — Ну, ты нашел, о чем жалеть! — хохотнул участковый. — А что это? — Это первая мемориальная доска, установленная в нашем городе в честь Александра Сергеевича Пушкина! Тысяча восемьсот пятидесятый год! Один кандидат исторических наук за полбанки установил [8] ! Разведчики молча освещали фонариками темную позеленевшую доску со старинными надписями через «ять». —Чего же ты ее здесь прячешь? — поинтересовался Тыбинь. — Так ведь чистая медь! В скупке три тысячи отстегнут не глядя! В ней весу двадцать кило! — Ты лучше к нам ее сдай, что ли, — посоветовал участковый. — Пропьешь ведь! Голос милиционера заставлял подумать, что слово «участковый» происходит от слова «участие». — Я — ни за что! — гордо ответил бомж. —А остальные где? — спросил нетерпеливо Морзик, зажимая широкий нос, весьма чувствительный к запахам. — Где вещички того, пропащего? Толстый «Диоген» замялся. Круглая грязная рожа его выражала нерешительность. — Эй! — прикрикнул на него Тыбинь. — Ты что — боишься, что мы на них позаримся?! — За литруху скажу, — ответил бомж и, увидав за спиной разведчиков растопыренные рожками пальцы участкового, поспешил поправиться. — За две! — Ты спутал, дружок, — угрожающе двинулся на него Старый. — Я хлебовом не торгую. Я тебя запру в инфекционный бокс на веки вечные! Как особо опасную заразу! А тебя — Тыбинь неожиданно обернулся к безвинно посвистывающему на сторону участковому, — через не делю переведут в село Краснопупкино! Будешь там под гаишника шарить, лосей правилам дорожного движения учить! Быстро говори, где «нычка»! Бомж вопросительно поглядел на участкового. Тот кивнул — и «Диоген» направился в угол подвала, к куче битого кирпича, выволок из ниши в стене грязный тюк с вещами пропавшего жителя подвала. — Развязывай! Бегло просмотрев содержимое, Тыбинь кивнул Мор-зику. Вовка достал из кармана объемистый черный мешок для мусора. — Клади сюда термос, чайник… что там еще? Кастрюлю не надо! — Ну вы и крохоборы! — возмутился участковый. — Тоже мне — санэпидемстанция! Гестаповцы настоящие! — Почирикай у меня! — равнодушно ответил Старый, прицениваясь. Опыт работы в уголовке позволял ему безошибочно отбирать нужное. — Вот еще ложки давай… да одну можно. Лишь бы опознали. Это все? — обернулся он к бомжу, ставшему поодаль с видом гордого презрения. — Ты мне тут Дездемону не корчи! Говори — все вещи тут? Если что утаил — может начаться эпидемия! — Как же, эпидемия… — криво усмехнулся «Диоген». — Все самое хорошее отнимаете… Бездомный сложил толстые грязные руки на груди и презрительно отвернулся. Тыбинь прошелся подвалом, пригляделся к верхам — и вытащил из дыры в вентиляционном коробе большую германскую дрель, замотанную в промасленную тряпицу, и ящик с инструментами. — А это что, голубчик? Это ты где спер, а?! — Это не я! Я не знаю, чье это! — А пальчики на нем чьи будут?! Говори, что было еще у пропавшего урода?! — Еще примус был… — сдался Диоген. — Но я его от дал добрым людям… Задаром отдал, клянусь! Они на Светлановском в сгоревшей парикмахерской живут… |