Книга Без жалости, страница 48 – Том Клэнси

— По крайней мере вам не нужно беспокоиться обо мне. Я знаю, на что способен.

— И на что же вы способны?

— На многое, — произнес Келли с тенью улыбки, которая тут же погасла. — Как у меня дела?

— Очень хорошо.

Все прошло далеко не так гладко, и оба знали об этом. Доналд Мадден прилетел в Балтимор за телом своей дочери, которое ему передали в отделе судебно-медицинского эксперта. Он оставил жену дома и отказался встречаться с кем бы то ни было, несмотря на просьбы Сары Розен. Он не проявил никакого желания говорить с любовником и сообщил об этом по телефону. Сэнди знала об этом заявлении отца Пэм, но ни один из медиков не передал этого Келли. Это просто стало всего лишь последней печальной главой в короткой и безрадостной жизни Пэм, и пациенту знать об этом было не обязательно. Келли спросил об организации похорон, и оба сказали ему, что он все равно не сможет выйти из больницы. Келли выслушал их и промолчал, удивив этим медсестру.

Его левое плечо все еще находилось в тугой повязке, и он наверняка испытывал боль, медсестра знала это. И она и другие замечали, как у него болезненно подергивалось лицо, особенно когда подходило время принять новую дозу обезболивающего, но Келли не относился к тем, кто жалуются на что-то. Даже сейчас, все еще тяжело дыша после убийственных тридцати минут на велотренажере, он старался идти побыстрее, охлаждая себя, подобно тренированному атлету.

— Зачем эта демонстрация? — спросила она.

— Не знаю. Неужели на все должна быть причина? Простоя так сделан, Сэнди.

— Видите ли, ваши ноги длиннее моих. Нельзя ли идти помедленнее?

— Конечно. — Келли сбавил шаг, и они подошли к лифту. — Сколько таких девушек — как Пэм, я имею в виду?

— Слишком много. — Она не знала сколько именно, хотя их было достаточно много, чтобы выделить из общего числа пациентов, чтобы заметить их существование.

— Кто им помогает?

Медсестра нажала на кнопку лифта.

— Никто. Сейчас формируют программу борьбы с наркоманией, однако главные проблемы, насилие над детьми и его последствия — для этого создан новый термин — «бихевиористское расстройство», — не привлекают внимания. Если ты вор, существуют программы. Если грубо обращаешься с детьми, тоже есть программы, однако девушки — парии общества. Никто не делает для них чего-то заметного. Только церковные группы проявляют к ним какой-то интерес. Вот если бы кто-то сказал, что это — болезнь, тогда, может быть, на них обратили бы внимание.

— А это болезнь?

— Джон, я не врач, а всего лишь медсестра, да и к тому же это выходит за пределы моей компетенции. Я ухаживаю за пациентами, перенесшими операции. Ну хорошо, мы разговаривали за ленчем, и мне кое-что стало известно. Просто поразительно, сколько их погибает. Излишние дозы наркотиков, случайно это или намеренно, кто знает? Или они встречают жестокого мужчину, или их сутенеры обращаются с ними слишком круто, и тогда они оказываются здесь, а их физическое состояние бывает недостаточно удовлетворительным, и многие умирают. Гепатит от инфицированных игл, пневмония, прибавь к ним тяжелую травму — и это становится смертельным. Но разве кто-то собирается что-то предпринять для них? — О'Тул посмотрела в пол, когда лифт остановился. — Молодые люди не должны умирать такой смертью.

— Да. — Келли посторонился, уступая ей путь к выходу из лифта.

— Но вы — пациент, — возразила она.

— Зато вы — леди, — ответил он. — Извините, но так уж я воспитан.

Кто этот парень? — спросила себя Сэнди. Она ухаживала, разумеется, не только за этим пациентом, но профессор приказал ей — ну, если не приказал, то «предложил», а «предложение» профессора Розена всегда звучит весьма убедительно, особенно с тех пор, как она начала испытывать уважение к нему как к другу и советчику, — обеспечить за этим Келли специальный уход. Это не было сводничеством, как она заподозрила сначала. Он все еще был слишком слаб, слишком страдал — но страдала и она, хотя отказывалась признать это. Какой странный мужчина. Во многом похож на Тима, но гораздо сдержанней. Необычная комбинация мягкости и жесткости. Она не забыла того, что видела на прошлой неделе, но теперь это прошло, и он даже не намекнул на происшедшее. Он относился к ней с уважением, ни разу не отзывался с одобрением о ее фигуре, как это делали многие пациенты (и на что она делала вид, что возражает). Он был так несчастен и одновременно так целеустремлен. Его отчаянные усилия поскорее восстановить силы. Его внешняя жесткость. Как примирить это с его несовместимо хорошими манерами?

— Когда меня выпишут? — спросил Келли шутливым тоном — хотя недостаточно шутливым.

— Через неделю, — сказала О'Тул, ведя его от лифта. — Завтра снимем повязку.

— Вот как? Сэм ничего не говорил об этом. Значит, я снова смогу пользоваться левой рукой?

— Будет очень больно, — предупредила его медсестра.

— Черт возьми, Сэнди, мне уже сейчас больно, — ухмыльнулся Келли. — Надо начинать привыкать к боли.

— Ложитесь, — распорядилась сестра. Прежде чем он успел возразить, она сунула ему в рот термометр и принялась считать пульс. Затем измерила кровяное давление. Цифры, записанные в его карточке, гласили: температура — 36, 9, пульс — 64, кровяное давление — 105/60. Две последние цифры казались особенно странными. Что бы она ни говорила о пациенте, он быстро обретал форму. Интересно, почему он так торопится?

Еще одна неделя, подумал Келли, когда медсестра ушла. Надо успеть разработать эту чертову руку.

* * *

— Итак, что вы узнали для нас? — спросил Максуэлл.

— Хорошие новости и плохие, — ответил Грир. — Хорошие заключаются в том, что у противника очень мало регулярных наземных войск на расстоянии реагирования от цели. Среди них три батальона войск безопасности. Два готовятся к переброске на юг. Один только что вернулся из Первого корпуса. Он понес большие потери и сейчас переформируется. Обычное пополнение и перевооружение. У них мало тяжелого оружия. Механизированные части находятся далеко оттуда.

— А плохие? — произнес адмирал Подулски.

— Неужели еще нужно говорить? Вдоль побережья размещено столько зенитных батарей, что своим огнем они в состоянии закрыть все небо. Батареи зенитных ракет СА-2 вот здесь, здесь и, наверно, здесь. Для самолетов этот район слишком опасен, Каз, . Для вертолетов? Одна или две спасательных птички — да, конечно, они могут попытаться, но переброска значительных сил будет рискованной, весьма рискованной. Мы ведь обсуждали все это, когда готовили операцию «Кингпин», помнишь?

— Но сейчас цель всего в тридцати милях от берега.

— Пятнадцать или двадцать минут на вертолете, летящем по прямой, чего только на таком отрезке вьетнамцы не смогут сделать, Каз. Я сам просмотрел оборонительные карты. Лучший маршрут, который мне удалось проложить, — это твой район, Каз, но я тоже кое-что знаю, верно? — займет двадцать пять минут, и мне не хотелось бы лететь по нему днем.