Книга Хроники Раздолбая. Похороните меня за плинтусом-2, страница 32 – Павел Санаев

«Надо учиться у него так жить, — думал Раздолбай, снова и снова прокручивая в памяти вечеринку в апартаментах. — Берлина, конечно, мне не видать, и многого другого тоже, но хотя бы чуточку… Здорово, что мы познакомились!»

Радость Раздолбая по поводу знакомства с Мартином категорически не разделял Миша, и даже корзина с фруктами не изменила его отношения.

— Я их, конечно, извиняю, но плюса у нас не получится, так что пусть остается ноль, — сказал он, прочитав открытку. — За корзину спасибо, только отвези им ее обратно. Я не девушка, чтобы от этого растаять, и видеть их больше никогда не хочу. И тебе, кстати, не советую.

— Брось, Миш! — запротестовал Раздолбай, недовольный тем, что Миша считает себя вправе судить, с кем ему дружить, а с кем нет. — Повели себя по-свински, согласен, так извинились же!

— Дело не в свинстве. Если бы твой Мартин просто напился, покричал матом или подрался, я бы все понял — бывает. Но он странный. Даже не странный, а очень плохой и опасный.

— Что в нем такого опасного?

— Как тебе сказать… — Миша поколебался, думая стоит ли заводить разговор. — Чтобы объяснить, нам придется вернуться к вчерашней теме. Понимаешь, много людей хулят веру по незнанию: «А вот — попы дремучие, бабки, суеверия…» Они про это ничего не знают, и Библия для них — китайская грамота.

— Опять ты про это!

— Подожди, скажу. Так вот, многие хулят по незнанию, а он знает, причем знает очень хорошо, я вижу это. И хулит с ненавистью, провоцирует, понимает, на что давить. Это очень странно, я таких людей не встречал даже. Не дружил бы ты ним, ничего хорошего из этого не получится.

— Миш, прости, но ты, кажется, сгущаешь краски, — ответил Раздолбай, взвешивая на одной чаше весов Мартина и красивую жизнь, а на другой Мишины суеверия. — Я твое мнение уважаю, но как ты можешь всерьез ко всему этому относиться?

— К чему?

— Ну, к Библии к этой, к тому, что Мартин там что-то хулит. Я тоже считаю, что все это древний миф. По-твоему, я тоже опасный, будешь советовать не дружить со мной?

— Ты считаешь так по незнанию и не обливаешь помоями.

— Да ладно, что я про это не знаю?! — начал заводиться Раздолбай, чувствуя, что Миша садится на любимого конька и сейчас начнет занудствовать.

— Какой сейчас год?

— Тысяча девятьсот девяностый, что за вопрос?

— Тысяча девятьсот девяностый с какого момента?

— С нашей эры.

— А с чего началась наша эра?

— Миш, ты меня экзаменовать будешь? Я не помню, у меня с историей не очень. Сначала считали до нашей эры, потом стали считать с нашей, обнулили в какой-то момент.

— Странно, что ты не знаешь, но в учебниках этого, кажется, правда нет. Я тебе открою секрет — отсчет нашей эры идет со дня рождения Христа. Тебе не кажется, что из-за мифа не стали бы обнулять летоисчисление?

— Не кажется, — буркнул Раздолбай, переживая, что оказался перед Мишей таким невеждой. — Решили сделать это религией и поменяли эру.

— Кто решил?

— Ну, жрецы какие-нибудь, цари. Кто решал, во что людям верить надо.

— Христианство триста лет пытались искоренить. Римляне сохраняли завоеванным народам все их верования и ставили в Пантеон всех богов, какие тогда были. Только самых мирных христиан бросали почему-то ко львам. Не год, не десять лет — триста. Но чем больше их убивали, тем больше их становилось. Рим в конце концов стал христианским, и тогда поменяли календарь. Что это за миф, с которым триста лет не могла справиться самая великая империя мира и который победил ее? Может быть, это нечто большее?

— Не знаю… — смешался Раздолбай, поняв, что он в самом деле ничего не знает, а значит, спорить с более образованным Мишей бесполезно. — Я пытался это когда-то читать, но было смешно. Женщина из ребра, змей с яблоком… Миш, я не знаю, почему в это поверил Рим, может быть, потому, что науки не было, но ты же не хочешь, чтобы я сегодня всерьез принимал эту чушь?

— Хочешь, прогуляемся пешком до Майори? — предложил Миша. — Я вечером уезжаю, надо забронированный билет выкупить, заодно поболтаем. Я тебе расскажу, как вижу это.

— Ну, давай, — согласился Раздолбай, желая понять, почему умный человек верит сказкам.

— Ты, наверное, думаешь, как получилось, что я, современный человек, поверил в сказки? — прочитал Миша его мысли, когда они пошли вдоль длинного прямого шоссе. До Майори было несколько километров, и он начал разговор неспешно: — Я согласен, любой человек сегодня споткнется, читая про голос из горящего куста, преломление хлебов или воскрешение мертвых. Все это читается как древние мифы, и упоминания чудес, которые по идее должны вызывать восторг и укреплять веру, современных людей отталкивают.

— Ты сам в это веришь или нет?

— Давай не забегать вперед, я хочу тебе все последовательно рассказать. Думаю, многое в этих преданиях рождено людской фантазией и закрепилось, а какие-то чудеса вполне могли быть. Голос из горящего куста сегодня может устроить любая киностудия, а представь, как бы это восприняли древние люди.

— Тогда не было киностудий, и некому было это устраивать.

— А вот это как раз вопрос, было кому или не было! Тут надо понять, земное бытие — это все, что есть, или невидимый для нас высший мир существует в действительности. И это самый важный вопрос, потому что если кроме земной жизни ничего нет, то живи, как хочешь. А если есть, то надо быть дураком, чтобы не пытаться узнать, как в этот высший мир попасть, и не стремиться к этому. Согласен?

— Если там что-то есть, умрем — попадем. Сейчас-то зачем думать об этом?

— А кто тебе сказал, что если ты не будешь об этом думать сейчас, то потом тебя туда пустят?

— Ты мне про ад и рай говорить будешь?

— Нет. Все, что я сейчас скажу, — глупость и мои личные фантазии. Я тебе изложу некую модель, а потом мы эту модель отбросим как пустую фантастику, но она поможет нам двигаться в разговоре дальше. Готов?

— Ну, давай, Брэдбери.

— Сначала скажи, откуда, по-твоему, взялись люди?

— Произошли от обезьян, которые развились из более примитивных форм. Дарвин подробно писал про это, — ответил Раздолбай, довольный, что знает хотя бы фамилию Дарвина.

— Я не буду спорить, хотя идея, что жизнь зародилась сама собой, подобна идее, что если свалить в огромную коробку миллионы радиодеталей и долго трясти, то сам собой соберется радиоприемник. Но если признать, что для возникновения жизни нужна созидательная воля, то мы придем к существованию Бога сразу, а я все-таки хочу изложить свою модель. Допустим, материалисты правы и жизнь на земле развилась сама по себе. Но тогда логично предположить, что таким же образом она могла сама собой развиться еще на какой-то планете, верно?

— Могла в принципе. В инопланетян, кстати, я верю скорее, чем в Бога.