Онлайн книга «Химия смерти»
|
Он кивнул, будто мы беседовали о самых обычных вещах. – В большом городе все несколько по-другому, да? – Пожалуй. – Скучаете по Лондону? Теперь ясно, что за этим последует. И опять-таки удивляться нечему. Как под грузом, заныли плечи. – Может быть, скажете, зачем пришли? – После нашего вчерашнего разговора я навел кое-какие справки. Все-таки полицейский, знаете ли. Он холодно уставился мне в лицо. – У вас впечатляющая биография, доктор Хантер. Никак не ожидал такого от деревенского врача. Расстегнув молнию на папке, инспектор принялся демонстративно копаться в бумагах. – Медицинский диплом, затем докторская по антропологии, да еще какая... Потом стажировка в Штатах, в университете Теннесси. И возвращение в Англию на должность судмедэксперта-антрополога. – Он склонил голову набок. – Вы знаете, я даже не совсем понимаю, что это за штука такая, судебная антропология, а ведь прослужил в полиции лет двадцать. «Судебная» – оно, конечно, понятно. А вот «антропология»? Я-то всегда думал, что это когда изучают древние кости. Типа археологии. О том, как бежит мимо нас скоротечное время... – Кстати, не хотелось бы вас подгонять, но меня все-таки пациенты ждут. – О, я вас не задержу ни на лишнюю секундочку. Итак, копаясь в Интернете, я нашел кое-какие ваши статьи. И заглавия такие любопытные... Он вытащил листок бумаги. – "Роль энтомологии в датировке смерти". «Химия разложения человеческого трупа». Маккензи опустил распечатку. – Тонкая материя, не каждому по зубам... Словом, я позвонил одному своему другу в Лондон. Он инспектор в столичном управлении. Оказывается, он о вас наслышан. Сюрприз-сюрприз! Вы, судя по всему, работали консультантом по целому ряду дел из разряда особо тяжких. Да еще в нескольких подразделениях: Англия, Шотландия, даже Северная Ирландия. Мой приятель сказал, что вы – один из немногих дипломированных судебных антропологов во всей стране. Работали на массовых захоронениях в Ираке, Боснии, Конго. Да вы сами лучше меня знаете где... По его словам, когда речь идет о человеческих останках, вы, как говорится, «то, что доктор прописал». Не просто идентификация, а сколько прошло времени, отчего люди погибли... Он сказал, будто ваша работа начинается там, где опускают руки патологоанатомы. – К чему все это? – Да к тому, что мне не дает покоя одна мыслишка: почему вы вчера об этом умолчали? А ведь вам было известно, что найден труп; вы сами подозревали, что это могла быть одна из местных жительниц, и отлично знали, что личность погибшей нам надо установить до зарезу быстро. Голоса Маккензи не повышал, хотя лицо побагровело еще больше. – Моему другу в управлении все это показалось весьма странным, если не сказать больше. И что же у нас получается? Я, старший следователь, кому поручено дело об убийстве, лицезрею перед собой одного из крупнейших судмедэкспертов, который разыгрывает из себя участкового врача-терапевта. Я не преминул мысленно отметить, что он наконец-то произнес слово «убийство». – Я и есть терапевт. – Да, но не только! Отчего такая таинственность? – Оттого, что моя прежняя профессия в данном случае роли не играет. Сейчас я просто врач. Маккензи задумчиво разглядывал меня, будто решая, нет ли здесь какой шутки. – После того звонка я еще кое-где справлялся. Мне известно, что вы работаете терапевтом лишь последние три года. Оставили судебную антропологию и появились у нас после того, как ваши жена и дочь погибли в автокатастрофе. Пьяный водитель второй машины отделался легким испугом. Я сидел неподвижно, как камень. У Маккензи хватило такта хотя бы внешне казаться смущенным. – Не хотел я бередить старые раны, да если бы вы вчера были со мной откровенны, до этого, наверное, не дошло бы. В конце концов, дело в том, что нам нужна ваша помощь. Я знал, что он ждет от меня вопроса «какая именно?», но задавать его не стал. Так или иначе, инспектор продолжил: – Состояние трупа затрудняет идентификацию. Нам известно, что это женщина, и только. И до тех пор пока не будет установлена личность, у нас связаны руки. Мы не можем начать полномасштабное расследование, пока на сто процентов не будем знать, кто же жертва. Против своей воли я вступил в разговор: – Вы сказали «на сто процентов». У меня впечатление, что на девяносто девять вы все же уверены. – Мы до сих пор не можем отыскать Салли Палмер. Да, этого я ожидал, хотя все равно испытал шок оттого, что подозрения оправдались. – Кое-кто припомнил, что она приходила в кабачок на барбекю, да пока что нет ни одного, кто мог бы сказать, что видел ее после того вечера, – продолжил Маккензи. – Прошло почти две недели. Мы взяли образцы ДНК у трупа и из ее дома, однако результаты появятся не раньше чем через неделю. – Что с отпечатками пальцев? – Никакой надежды. И мы пока что не можем сказать: то ли разложение зашло так далеко, то ли подушечки пальцев срезали нарочно. – А зубы? Он покачал головой. – Для экспертизы их осталось слишком мало. – Выбили? – Можно и так сказать. Или специально, чтобы не дать опознать тело, или просто при нанесении травм. Пока не знаем. Я потер веки. – Значит, точно убийство? – О, насчет этого сомнений нет, – мрачно ответил он. – Разложение в такой стадии, что нельзя понять, имело ли место изнасилование, но мы думаем, что да. И после этого ее убили. – Как? Не отвечая, Маккензи достал из папки большой конверт и бросил его на стол. Из-под клапана глянцево блеснули краешки фотографий. Рука самопроизвольно потянулась к ним, прежде чем я сообразил, что делаю. Я оттолкнул конверт. – Спасибо, не надо. – Я подумал, может, вам захочется самому взглянуть. – Я уже сказал, что помочь не могу. – Не можете или не хотите? Я потряс головой. – Извините. Маккензи еще пару секунд смотрел мне в лицо, потом резко встал. – Спасибо, что выкроили для меня время, доктор Хантер. В его голосе звякал ледок. – Вы забыли, – протянул я ему конверт. – Оставьте у себя. Может, захотите взглянуть попозже. Он вышел из кабинета. Конверт по-прежнему был у меня в руке. Все, что требовалось сделать, – это вытряхнуть фотографии. Вместо этого я выдвинул ящик стола и бросил туда всю пачку. Закрыв ящик, я попросил Дженис пригласить очередного пациента. |