Книга Ярость, страница 105 – Карин Слотер

— Уф-ф…

Он ей не поверил!

— Это правда, — настаивала Энджи. — Я знаю его всю жизнь.

Его взгляд скользнул по ее телу. Она была голой ниже пояса и сидела, расставив ноги, чтобы не упасть.

— Тебе не следует забывать, — сказал он, — что есть масса способов, которыми можно умереть.

— Шрам на лице Уилла, — не уступала она. — Он тянется по щеке и уходит на шею.

Майкл пожал плечами.

— Это видно любому.

— А его рука, — сказала она. — В него стрельнули машинкой для забивания гвоздей. Я сама возила его в больницу.

Глаза Майкла сверкнули. Он медленно встал с дивана и подошел к Энджи. Она попыталась отклониться, но он оперся обеими руками о поручни кресла-качалки. Голос его превратился в глухое рычание, когда он спросил:

— Что ты ему рассказала?

Страх сжал ее горло, словно удавка.

— Все! — Она слышала ужас в своем голосе, понимала, что он тоже это слышит, но ее губы все равно двигались, и с них продолжали слетать слова: — Джон рассказал мне… а я рассказала… Я рассказала Уиллу…

Он с такой силой сдавил подлокотники, что кресло задрожало.

— Он рассказал тебе что?

— Что ты знал Алишу!

— Проклятье! — Майкл так резко оттолкнулся от кресла, что едва не опрокинул его. Энджи взмахнула ногами, чтобы не перевернуться. — Черт побери!

Он уже занес ногу, чтобы с размаху ударить по журнальному столику, но в последний момент остановился. Его нога медленно опустилась на пол, но кулаки оставались сжатыми — его буквально трясло от ярости.

Энджи смотрела ему в спину, затаив дыхание от страха. Она осторожно остановила раскачивающееся кресло и сдвинулась на край сиденья. Половица скрипнула.

Майкл обернулся и ударил ее так, что она рухнула на пол.

Она так и осталась лежать, не в силах сдвинуться с места. В голове гудело.

— Вставай!

Ему больше не нужно было ей угрожать. Энджи попыталась сесть, но не смогла, поэтому прижалась щекой к полу и закрыла глаза, ожидая наказания за неповиновение.

Но ничего не произошло.

— Отец бросил меня, когда мне было десять.

Энджи открыла глаза. Должно быть, она потеряла сознание и что-то пропустила. Майкл стоял у кухонного умывальника. Открыв один из шкафов, он вынул оттуда металлическую банку.

— Знаешь, на что это похоже? — спросил он.

Она молча смотрела, как он открывает банку и заглядывает внутрь.

— Джон думал, что ему досталась крепкая смесь. Он не знал, что такое крепкая по-настоящему.

Майкл помахал пакетиком белого порошка. Он снова стал нормальным парнем, каким представлялся окружающему миру, чтобы этот мир не заметил, каким он на самом деле был чудовищем.

— Хорошая вещь. Хочешь попробовать? — спросил он.

Она попыталась отрицательно покачать головой.

— Тот последний стаканчик ты тоже не хотела. — Он заулыбался, словно это было очень забавно. — Большая вечеринка в честь Кена… Помнишь, Энджи? Я еще принес тебе напиток.

Она этого не помнила, но все равно кивнула.

— Это был «руфи», детка. — Он сел на диван и поставил железную банку на журнальный столик между ними. — Ты тогда проглотила целую горсть «руфи».

Рогипнол. [22] Он напоил ее наркотиком!

Выражение ее лица рассмешило Майкла. Он вынул из банки лезвие и небольшое зеркальце, насыпал на стекло немного порошка. Энджи следила, как он крошит кокаин.

— У тебя когда-нибудь были дети? — спросил он, не глядя на нее. — Держу пари, что ты делала аборт раз шестьдесят, не меньше. — Он продолжал деловито измельчать кокаин. — У моего сына есть проблемы. Ты это знаешь.

Энджи заставила себя пошевелиться и едва не задохнулась от боли. Но все-таки ей это удалось! По крайней мере, она уже не валялась беспомощно на полу.

— Он умственно отсталый, — сказал Майкл, выкладывая порошок четырьмя дорожками. Он вынул из банки свернутую в трубочку долларовую купюру и вдохнул через нос одну из дорожек. Охнул и сказал Энджи: — Это на самом деле хорошая отрава. Уверена, что не хочешь попробовать?

Она снова покачала головой.

— Не любишь терять над собой контроль? Именно так ты сказала тогда, на вечеринке у Кена, когда я протянул тебе напиток. — Он усмехнулся. — Но потом все равно выпила. Можно было бы постепенно, но ты сразу проглотила все, как рыба наживку. — Он протянул ей зеркальце и снова предложил: — Хочешь?

— Ты сломал мне нос.

— Много теряешь. — Он положил зеркало на столик.

— Просто отпусти меня. — Она так дрожала, что едва могла разговаривать. — Я никому не скажу.

— Ты ведь и сама не веришь, что сможешь выбраться отсюда.

— А где Жасмин?

— Очень скоро ты это узнаешь. — Он откинул голову на спинку дивана и изучающе посмотрел на нее. — А ты не хочешь побольше узнать о Джоне?

— Что именно?

— Задницу Джона перепахала половина тюрьмы. Я просто уверен, что у него СПИД.

Энджи с трудом сделала глубокий вдох и закашлялась от этого усилия. Запястье отдавало болью с каждым ударом сердца. Веревка, высохнув в тепле, еще глубже врезалась в кожу.

— На чем же мы остановились? Тим, верно? — Он коротко вздохнул. — Ему поставили этот диагноз шесть лет назад.

Энджи попробовала потянуть веревку на запястьях.

— Должно быть, это было… тяжело.

— Опять все упирается в деньги, разве не так? — Он показал на зеркальце на столе и дорожки кокаина. — Я делал это вот так. Немного подстегивал девочек, ведь они помогали мне платить за то, чтобы мой сын научился завязывать свои проклятые шнурки. Государственная страховка не покрывала и половины того, что ему было необходимо. Что я должен был делать? Позволить своему ребенку прозябать в каком-то приюте?

Энджи не ответила. Ее мозг обрабатывал его слова, пытался уловить их смысл. Майкл продавал наркотики девочкам, получая взамен их услуги, когда ему этого хотелось? Он проработал в полиции нравов по меньшей мере десять лет. Его сыну не больше восьми. Тим не имеет к этому никакого отношения.

— Потом у меня появились наличные, но некуда было их пристроить. Я не решался положить их на свой счет, потому что дядюшка Сэм мог поинтересоваться, откуда они взялись. Не мог оставить их в доме, потому что Джина могла начать задавать вопросы. — Он ткнул пальцем в сторону Энджи. — И тогда я сообразил: а почему бы не открыть счет на имя моего дорогого кузена Джонни? Номер его социального страхования я взял из этого судебного дерьма, которое повсюду раскладывала моя мать.