Книга Лик смерти, страница 92 – Коди Макфейден

Свежезаваренного кофе в это утро не предвиделось, но по крайней мере хоть дождь перестал. Мои коллеги вновь собрались в приемной. Видок у всех был тот еще, куда вчерашняя бодрость девалась. Даже Келли не шутила.

В дверях возник заместитель директора Джонс с пластиковым стаканом с кофе. Он не извинился, что заставил нас ждать; впрочем, на его извинения никто и не рассчитывал. Он же начальник. Опаздывать — его право.

— Ну, давайте, начинайте, — сказал Джонс.

— Хорошо, — сказала я. — Начнем с тебя, Алан.

Я знала, что Алан вернулся сюда вчера вечером, чтобы покопаться в биографии Лэнгстромов.

— Прежде всего о дедушке Лэнгстроме. Это отец Линды, и на самом деле он — дедушка Уолкер, Тобиас Уолкер.

— Постой-ка, — сказал Джонс, отставив свой стакан. — Я не ослышался? Ты сказал «Тобиас Уолкер»?

— Да, сэр.

— Вот дерьмо!

Все посмотрели на Джонса. Он помрачнел.

— Агент Торн, я сегодня дал вам список полицейских и агентов из оперативной группы, которая занималась делом о торговле людьми. Загляните-ка в него.

Келли просмотрела страничку, лежавшую перед ней.

— Вот, нашла. Тобиас Уолкер, работал в полиции Лос-Анджелеса.

Я была поражена. Меня вновь захватило ощущение нереальности, смешанное с безудержным волнением.

— И еще одно имя, которое вам уже знакомо, — сказала Келли. — Дэйв Николсон.

— Николсон? — нахмурился Джонс. — Из полиции Лос-Анджелеса, здоровый такой парень. Отличный полицейский. Вы о нем что-то знаете?

Я рассказала вкратце о вчерашнем событии. Новость сразила Джонса.

— Самоубийство?! И его дочь в заложницах?

Джонс собрался схватить свой стакан с кофе, но передумал и провел рукой по волосам. Я не могла понять, что он чувствовал: ярость или испуг. А может, и то и другое.

Внезапно меня осенило, и в моем воспаленном мозгу, словно солнце, взошло понимание.

— А что, если…

Все вопросительно посмотрели на меня. Все, я заметила, кроме Джеймса. Он замер, глядя в пустоту. «Понял то же, что и я? Может быть. Скорей всего».

— Послушайте, — взволнованно произнесла я. — Что мы имеем? Оперативную группу, потерпевшую неудачу, вероятно, вследствие внутренней коррупции. Месть как мотив. Несколько ключевых посланий. Первое — для Кэтти Джонс. Полицейский жетон и фраза: «Символы — они символы и есть». Второе — для Николсона: «Этот человек отвергает символы. Никаких символов, это важно». Объединим эти факты с уже нам известными. Ну, какие будут соображения?

Никто не проронил ни слова, кроме Джеймса. Он все понял, догадался одновременно со мной. Лодка и река, река и дождь.

— Преступник имеет в виду коррупцию. Если кто-то носит жетон — это еще не значит, что он хороший парень. Символы — они символы и есть.

Глаза Алана засветились.

— Ну конечно! Мы ошибались. Месть — это мотив, но не торговцев людьми он хотел наказать. Вот почему Варгас так легко отделался. Преступнику были нужны члены опергруппы. Вернее, тот, кто сдал местонахождение конспиративной квартиры и несчастных детей.

Наступила тишина. Постепенно суть дошла до всех. Озвученная Аланом версия была похожа на правду.

— Сэр, — обратилась я к Джонсу, — что вы помните о Тобиасе Уолкере?

Джонс потер лоб.

— Слухи, больше ничего. Уолкер был даже круче Халибартона. Отвратительный тип. Расист. Всегда ходил с дубинкой и все такое… В числе прочих его основательно потрясли после нападения на конспиративную квартиру.

— Почему?

— Отдел служебных расследований полиции Лос-Анджелеса три раза брался за дело по подозрению его во взяточничестве. Уолкер всегда выходил сухим из воды, но слухи оставались. В частности, говорили, что Уолкер связан с организованной преступностью. Хотя доказать ничего не удалось. Уолкер умер от рака легких в 1983 году.

— Очевидно, наш преступник убежден в том, что слухи имеют под собой основание, — заметил Джеймс.

— Вы сказали «в числе прочих». Что случилось с Халибартоном, сэр?

Джонс побледнел.

— Прежде я бы сказал, что он убил жену и застрелился, но, учитывая нынешние обстоятельства…

— Вам известны подробности?

— Это произошло в 1998 году. Халибартону было под семьдесят. Он давно уже находился на пенсии и занимался тем, чем и вы наверняка будете заниматься. Возможно, углубился в свою поэзию.

— В поэзию?

— Ну да. Только поэзия делала Халибартона человеком. Вообразите, до чего противоречивая личность. Халибартон был консервативный тип, регулярно посещал церковь, не доверял длинноволосым, одежду покупал только в «Сирз», и тому подобное. Вечно ворчал и ни разу не отпустил ни одной шутки. Но он писал стихи. И любил читать их всякому, кто согласится слушать. Попадались, кстати, очень недурные.

Я рассказала Джонсу историю Незнакомца о поэте-любителе и его жене.

— Боже! — воскликнул он и покачал головой, словно не веря своим ушам. — Час от часу не легче! Халибартон выстрелил в жену и застрелился сам. По крайней мере мы так всегда считали.

— А что вы скажете о студенте-философе? Не было никого в опергруппе, кто подходил бы под описание?

— Никого.

— Может, кто-нибудь преждевременно умер?

— Нас было трое. Халибартон, я и Джекоб Стерн. Стерн уехал в Израиль где-то в конце восьмидесятых. Уже в преклонном возрасте. С тех пор я ничего о нем не слышал. А от полиции Лос-Анджелеса в команду входили Уолкер, Николсон и парень из отдела нравов по имени Роберто Гонсалес. Мы знали об Уолкере и Николсоне, но не имели никаких сведений о Гонсалесе. Молодой полицейский, на двух языках говорил. Насколько я помню, вполне приличный человек.

— Мы наведем справки и о Гонсалесе, и о Стерне, — сказала я.

— Основной вопрос, — заметил Алан, — остался прежним, однако мы сузили поле действий: кто такой Незнакомец и почему он расправляется с членами опергруппы?

— Есть еще один вопрос. — Келли взглянула на Джонса: — Не обижайтесь сэр, но почему вы до сих пор живы?

— Я думаю, тот факт, что вы заместитель директора ФБР, и является ответом, — сказал Джеймс. — Не думаю, что это заставило его вычеркнуть вас из списка, наверняка Незнакомец решил заняться вами позже. Убийство заместителя директора ФБР привлечет слишком много внимания. Возможно, он еще не готов к такой тщательной проверке.

— Очень успокаивает, — ответил Джонс.

— Вернемся к вопросу Алана, — сказала я. — Следуя логике, Незнакомец в детстве стал жертвой торговцев людьми. Он сам попал в рабство — он, а не его близкие.

— Почему? — спросил Алан и сам ответил на свой вопрос: — Потому что у него рубцы на ступнях.