Онлайн книга «Блондинка. том I»
|
Солнце, проделав свой путь по небу, уже клонилось к западу, когда Норму Джин разбудил звонок телефона в соседней комнате. Этот дребезжащий звук, в котором звучала насмешка, этот сердитый и взрослый звук, в котором слышался мужской упрек. Я знаю, что ты дома, Глэдис, знаю, что слышишь, тебе от меня не спрятаться! Потом наконец Глэдис схватила трубку и заговорила — высоким невнятным почти умоляющим голосом: Нет, не могу! Только не сегодня, я же тебе говорила! Сегодня день рождения у моей маленькой дочурки, и я хочу побыть с ней одна!.. — Затем — пауза, и снова, уже более напряженно, она почти что визжала, выла, как раненое животное: — Нет, говорила! Я тебе говорила, что у меня есть маленькая дочь, мне плевать, веришь ты или нет! Нет, я нормальный человек, нормальная мать! Я тебе говорила, что у меня есть маленькие дети, я нормальная женщина, и мне не нужны твои вонючие деньги, нет, я сказала, сегодня не могу, мы не увидимся сегодня, ни сегодня, ни завтра, оставь меня в покое, иначе пожалеешь. И если посмеешь явиться сюда с ключом, я вывозу полицию, так и знай, ублюдок! 6 Когда 1 июня 1926 года я родилась в палате для бедных лос-анджелесской окружной больницы, моей матери там не было. И где она была, моя мать, никто не знал! Позже выяснилось, что она просто спряталась. Ее нашли и долго и укоризненно выговаривали: У вас такой красивый ребенок, миссис Мортенсен, не хотите подержать этого чудесного младенца? Это девочка, да, девочка, и ее пора бы покормить. Но мать лежала, отвернувшись лицом к стене. Из сосков ее, точно гной, сочилось молоко, но она не хотела давать его мне. Какая-то совершенно чужая женщина, нянька, научила мать, как правильно брать младенца на руки и держать. Как, сгибая ладонь чашечкой, подкладывать ее под голову ребенка, а другой рукой поддерживать спинку. А если я ее уроню. Не уроните! Она такая тяжелая и горячая. Она… брыкается. Нормальный здоровый ребенок. Красавица! Вы только посмотрите на эти глазки! На Студии, где с девятнадцати лет работала Глэдис Мортенсен, существовало только два мира: тот, который ты видишь своими глазами, и тот, который видишь через камеру. Первый был ничем, второй — всем. Со временем мать научилась видеть меня в зеркале. Даже улыбаться мне (но только не в глаза! Нет, никогда!). В зеркале ты отражаешься почти как в объективе камеры, и тебя почти что можно любить. Отца этого ребенка я обожала. Он назвался чужим именем, такого имени нет в природе. Дал мне 225 долларов и номер телефона — чтобы я ИЗБАВИЛАСЬ ОТ ЭТОГО. Неужели я действительно мать? Иногда мне просто не верится. Мы все научились смотреть в зеркала. И у меня появился Друг в Зеркале. Как только я подросла немножко и научилась его видеть. Мой Волшебный Друг. В этом была какая-то чистота. Я никогда не ощущала свое лицо и тело изнутри (оно было немо и глухо, словно во сне); только в зеркале отражалось оно со всей ясностью и остротой. Только в нем могла я видеть себя. Глэдис засмеялась. Черт, а эта малышка и правда славненькая! Пожалуй, придется ее оставить. То было решение под влиянием момента. И никакого постоянства тут не предполагалось. Меня передавали из рук в руки, время пролетало, точно в каком-то дымном голубоватом тумане. Вот мне уже три недели. Я завернута в одеяло. Какая-то женщина кричит пьяным голосом: Ее голова! Осторожней! Подложи ей руку под головку! А голос другой ей отвечает: Господи! Ну и накурено же здесь! Где Глэдис? Мужчины смотрели, щурясь и усмехаясь. Совсем маленькая девочка. Лежит себе, как шелковый кошелечек. Вся такая гла-а-денькая!.. А еще один, чуть позже, помогал маме купать меня. А потом купался сам, вместе с мамой. Сколько было визга и смеха среди белых кафельных стен! Лужи воды на полу. Пахучие соли для ванны. Мистер Эдди был богач! Владел тремя «крутыми забегаловками» в Л.А. [11] , где обедали и танцевали звезды. Мистер Эдди выступал по радио. Мистер Эдди был заядлым шутником, сорил двадцатидолларовыми купюрами, совал их в разные неподходящие места — в морозилку холодильника, в щелку в жалюзи, среди истрепанных страниц «Маленькой сокровищницы американской поэзии», прилеплял изнутри к грязной крышке унитаза. Смех матери — визгливый и режущий, как осколки стекла. 7 — Но сперва надо искупаться. Слово «искупаться» произносилось так медленно, чувственно. Глэдис пила свою «лечебную водичку», ей не сиделось на месте. Из проигрывателя доносился «Цвет индиго». Руки и личико Нормы Джин были липкими от торта. Уже почти совсем стемнело. Норме Джин исполнилось шесть. А потом настала ночь. Вода с шумом хлестала из обоих кранов — в старую, всю в ржавых пятнах ванну на ножках в виде когтистых лап. С холодильника взирала на все происходящее белокурая красавица кукла. Стеклянно-синие глаза широко распахнуты, рот-бутон того гляди расплывется в улыбке. Если ее потрясти, глаза раскрываются еще шире. А вот розовый ротик не меняется. Крохотные ножки в белых пинетках вывернуты и торчат под нелепым углом. Мама учила Норму Джин словам песни. Раскачивалась и мурлыкала под нос: Пока ты еще не в тоске. Нет, нет, нет! Пока ты еще не в тоске. О, нет, нет!.. Пока не пришло настроение цвета индиго… Потом маме надоела музыка, и она стала искать какую-то книгу. Коробки с книгами стояли не распакованные. Некогда Глэдис брала на Студии уроки дикции. Норме Джин нравилось, когда Глэдис что-то читала ей, потому что в доме сразу становилось тише и спокойнее. Не было ни внезапных взрывов смеха, ни ругани, ни слез. Музыка тоже иногда помогала. И вот Глэдис с благоговейным выражением на лице начала перелистывать свою любимую книгу, «Маленькую сокровищницу американской поэзии». А потом, приподняв худенькие плечи и запрокинув голову, начала читать голосом настоящей киноактрисы: Сама я Смерти не звала, Но Смерть была ко мне добра — Приехала и увезла в карете; Втроем в карете — я, Она И, кажется, Бессмертие… Норма Джин впитывала каждое слово. Закончив читать, Глэдис обернулась к дочери, глаза ее сверкали. — О чем это, а, Норма Джин? — Норма Джин не знала. Тогда Глэдис сказала: — Придет день, и твоей мамочки не будет больше рядом. И никто не сможет тебя спасти. Так и знай! — И она подлила себе в чашку бесцветной крепкой жидкости и выпила. Норма Джин надеялась, что мама прочтет еще какое-нибудь стихотворение. Стихи с рифмой, стихи, которые можно понять. Но похоже, поэзии на сегодня для Глэдис было достаточно. Не стала она читать ни из «Машины времени», ни из «Войны миров». То были «пророческие» книги, все описанное в них «скоро сбудется» — так иногда говорила она дрожащим от волнения голосом. |