Книга Чертова дюжина, страница 49 – Иван Сербин

— Но ведь и тебя могли убить.

— Могли, — согласился Марафонец. — Если бы этот парень оказался профессиональнее. Я же говорил: каждый из нас делал свою работу. Он — свою, я — свою.

Постепенно он перестал стесняться диктофона, сидел, курил, глядя при этом куда-то в сторону. Словно неинтересно ему, надоело все хуже горькой редьки: и Вероника, и Хорь, и террористы, и весь этот винегрет. В какой-то момент девушка почувствовала, что он куда старше ее. Марафонец был глубоким стариком по сравнению с ней: он играл в другие игры, более опасные, более жестокие, он выворачивался наизнанку, когда она бегала со своей камерой по городу. И даже те опасности, которым она подвергалась и которыми, честно говоря, гордилась в глубине души, были пустяком, если подумать о том, что довелось пережить ему. Сама того не желая, Вероника почувствовала уважение к Марафонцу.

— Но если Рыба все равно уезжал, зачем было его убивать?

— Зачем? — Марафонец повернулся и поискал, обо что бы затушить сигарету.

— Давай, — шофер протянул руку.

Марафонец отдал окурок, ответил отстраненно и в то же время предельно буднично:

— Ну, во-первых, отъезд Рыбы не снимал вопроса полностью. Оставались еще охранники. Во-вторых, его все равно нашли бы. У нас очень мощные службы безопасности, поверьте. Там, в отличие от общепринятого мнения, вовсе не дураки сидят. Эти люди способны найти кого угодно и где угодно. А Рыба очень многое видел.

— Видел вас?

— Нет, не так. На нас скорее всего Хорю плевать. Даже если кто-то из группы попадет в лапы ФСБ, Хоря мы не знаем все равно и поэтому не можем его выдать. Я думаю, что и Рыба, и эти «гориллы» видели Хоря лично. Он же проверял ящики и отдавал плату.

— Да, об этом я не подумала, — согласилась Вероника.

Марафонец посмотрел в окно, за которым быстро проплывал Ленинградский проспект. Справа мелькнул стадион «Динамо», затем длинная вереница коммерческих ларьков. Они миновали МАДИ, завод «Скорость», подкатили к «Соколу», а он все сидел и молчал.

Вероника первая нарушила паузу:

— Это сложно?

— Что именно? — не понял Марафонец.

— Убивать людей сложно? Вас не мучает совесть? — Женщина чуть не стукнула сама себя по голове. Вопрос получился ужасающе бестактным, глупым, как раз в духе репортерских «бомб», вернее, пшикалок, претендующих на столь громкое звание. Лапша на уши обывателю.

— Почитайте Достоевского. «Преступление и наказание». Там хорошо написано, трудно или нет убить другого человека. — Тон Марафонца стал холодным. — С одной стороны, убить человека просто. Тут все дело в привычке. Я делал это раньше. У меня не бывает приступов рвоты и ночных кошмаров. Что же касается угрызений совести… Не знаю, не могу ничего сказать. А эти «бультерьеры», рано или поздно, все равно закончили бы с пулей в голове. Не мы, так Рыба убил бы их. Для него они свидетели — хуже не придумаешь. Так что в покойники их можно было записывать заранее.

— Кто вел машину? — быстро спросила Вероника.

— Фургон? Генерал.

— Но если вы все понимали, что Хорю на вас плевать, то почему сам Хорь не боялся, что кто-нибудь из группы отвезет остальных на Лубянку? Тот же Генерал, например.

— Потому что Хорь — умный. Он понимает, что никто этого не сделает.

— Да почему?

— Да потому. Ну отвез бы нас Генерал, и что дальше? Хоря сдать никто не может, как ни бейся. И потом, на одной чаше весов — гражданский долг, а на другой — деньги. Сумма, которую ни один из нас не смог бы заработать за целую жизнь! Гражданский долг? Не смешите меня. Государство выкинуло этих людей на улицу, вытерло о них ноги, плюнуло им в лицо. Они ничего не умеют, кроме как взрывать, драться, резать, стрелять. Убивать, одним словом. Куда их завел бы ваш хваленый гражданский долг? На нары?

— Вас амнистировали бы, — пылко возразила Вероника.

— Спасибо. И что дальше? Снова в нищету, в голодуху? — Марафонец резко повернулся к водителю. — Дай еще сигаретку. Что-то я завелся.

— Держи, — протянул тот пачку.

Марафонец закурил, стряхнул пепел в ладонь, подумал, добавил немного спокойнее:

— Если Хорь останется на свободе, то он любого из нас рано или поздно достанет. Как говорится, из двух зол выбирают меньшее. Я думаю, что все, абсолютно все его боятся. Генерал не исключение.

— Ты тоже боишься? — спросила Вероника.

— Да, — серьезно ответил Марафонец, глядя девушке в глаза, — я тоже. Мы все — профессионалы и знаем цену профессионализму. А уж Хорь-то — профессионал, поверь мне. Подумай сама, разве дилетант смог бы так все провернуть?

— Наверное, ты прав.

— Не наверное, а точно, — возразил собеседник.

— Ладно, — пробормотала Вероника. — Будем считать, что у тебя не было другого выхода. Однако ты ушел.

— Я ушел.

— Почему?

— Потому что понял одну вещь, которую пока не поняли остальные.

— Совесть, — утвердительно кивнула девушка.

— Да что ты, как юная пионерка? Со-о-весть. Если бы прошел до конца, меня совесть не замучила бы. Их не замучает тоже.

— Что же тогда?

— На этот вопрос я отвечу, когда все закончится. Договорились?

— Смотри не забудь. — Вероника выключила диктофон.

— Не волнуйся, я никогда ничего не забываю, — заверил Марафонец.

В салоне повисло молчание.

— Подъезжаем, ребята, — громко сообщил Виктор. — Смотри-ка, машин как мало.

— Может быть, уже объявлено чрезвычайное положение? — предположила девушка.

— Может быть. Вон, гляди…

На Ленинградском шоссе, у «Макдональдса», разворачивались три БТРа. За ними вытянулась длинная — конца-края не видать — колонна военных грузовиков. Справа, во втором ряду, ползла такая же длинная вереница бронемашин. Издалека доносился рев танковых двигателей.

— Началось, — прошептала Вероника.

Машина свернула с Ленинградского шоссе на Фестивальную.

— Рыба был очень осторожным, — вдруг произнес Марафонец. Его чрезвычайное положение, похоже, не волновало совершенно.

— Это вы к чему? — не поняла Вероника.

— К тому, что если бы он не был осторожным, то не продержался бы так долго на плаву. Как правило, торговлей оружием занимаются либо непосредственно силовые ведомства, либо «крутые». — Марафонец подумал секунду. — А Рыба не был ни тем, ни другим. Может быть, в прошлом, но пальцы веером не держал.

— И что?

Марафонец закусил нижнюю губу, словно раздумывая, затем медленно произнес:

— Судите сами, чем Хорь мог расплатиться за такую партию оружия: амуниция, переговорные устройства, пистолеты, автоматы, гранатометы, взрывчатка?