Книга Гилгул, страница 36 – Иван Сербин

— Сонеты, — ответил Саша запоздало. — Они прошли через века. Стихи. Картины. Музыка.

— Музыка, сонеты… Да, действительно, прошли. Но прочтите мне на память какой-нибудь из сонетов Петрарки? Или того же Шекспира? Продекламируйте любовную поэзию Вийона? Не можете. Но даже если бы смогли и вас услышал бы автор, то он бы сказал, что вы — бесчувственный чурбан. А знаете почему?

— И почему же? — хмуро поинтересовался Саша.

— Да потому, что вам чужая любовь без надобности, — охотно объяснил Леонид Юрьевич. — С вас достаточно и своей. Той же Танечки. Или, допустим, красивой девушки, встреченной на улице или в метро. Они для вас куда важнее шекспировских рифм. А сонеты… Одни издают, другие покупают. В основном для блезира. Но практической пользы — никакой. Картины? Красиво, не стану возражать. Еще забавно. Король Франциск Первый заплатил за «Мону Лизу» четыре тысячи золотых флоринов. Ни много ни мало — пятнадцать с половиной килограммов золота. А мы прикрываем ею сальные пятна на обоях. Вот вам и вся практическая польза. Однако не думаю, что великий Леонардо мечтал именно об этом, когда писал портрет Констанции «Джоконды» де Авалос.

— Картины, музыка и стихи — это духовная пища, — возразил Саша. — Красота в любой форме делает человека лучше, добрее.

— Или злее. Вы ведь не станете отрицать, что другой человек, плеснувший на «Данаю» кислотой, действовал отнюдь не во имя добра или красоты?

— В газетах писали: это сделал параноик.

— А вы верите всему, что пишут газеты?

— Э-э-э…

— Он не параноик. Причем далеко не параноик, — усмехнулся Леонид Юрьевич. — Красота, суть любовь, питает души, порождая в одних тягу к добру, но в других — раздражение, стремление к злу и уничтожению этой самой красоты. Вы согласны?

— Наверное.

— Отлично, — Леонид Юрьевич улыбнулся таинственно. — Вот мы и подобрались к самому главному. К Душе. Превосходно. Значит, человек любит не разумом, а Душой. Я правильно вас понимаю?

— Правильно. Честно говоря, Саша не был полностью уверен в правильности данного утверждения, но за неимением лучшего аргумента в споре…

— Во всяком случае, вы признали то, что Душа существует. Это уже неплохо. Душа — как основа мироздания. Как скрытый движитель всех человеческих поступков и помыслов. Душа и все, что с ней связано. В глобальном аспекте. Ведь именно этот аспект вас сегодня особенно тревожит? Выражаясь вашим собственным языком: роль Души в формировании Добра и Зла и ее влияние на будущее человечества. Правильно? Саша внимательно посмотрел на гостя, а тот деловито собрал посуду и отнес в мойку. Затем присел и не без любопытства уставился на Сашу.

— Кто вы такой и что вам нужно? — спросил наконец Саша. — Только не надо морочить мне голову.

— Так я и не пытаюсь вам ее морочить, Александр Евгеньевич, — снова всплеснул руками гость.

— Вы не ответили на мой вопрос. Кто вы и что вам от меня нужно? Книга?

Леонид Юрьевич вздохнул, качнул головой, сказал грустно:

— При чем здесь книга… — Он взял сигарету, покрутил в пальцах, понюхал, затем произнес абсолютно серьезно: — Какой мне смысл забирать ее у вас после того, как я же вам ее отдал?

— Вы?

— Конечно. Человек, который продал вам «Благовествование»… одним словом, это мой помощник.

— Да? — упрямо, но с ехидцей спросил Саша. — Ну теперь я, наверное, должен вам ее вернуть?

— Нет. Наоборот. Вы никому не должны отдавать эту книгу. Никому! В том числе и самым близким друзьям.

— Почему?

— Прочтите — и сразу все поймете.

— Я не о книге, я о друзьях.

— Друзья часто превращаются во врагов. И только вы сами никогда не сможете себя предать.

— Я не люблю, когда говорят загадками.

— А это не загадка, — шевельнул бровью Леонид Юрьевич, стряхивая пепел. — Это совет.

— Может быть, вы все-таки объясните мне, что такого необычного в этой книге?

— Она сама, — ответил Леонид Юрьевич.

— Обычная Библия.

— Необычная, — гость снова стряхнул пепел. — В том-то и дело.

— Разве что в полярности оценок…

— Так ведь в оценках весь смысл, — усмехнулся Леонид Юрьевич. — Читайте. Когда прочтете, вам будет легче понять и предугадать следующие шаги вашего врага.

— Моего врага? — Саша усмехнулся саркастически. — У меня нет врагов.

— Ошибаетесь. У вас есть враги.

— Я пока что-то не заметил ни одного.

— Вот именно, — кивнул Леонид Юрьевич, давя сигарету в пепельнице. — Пока! Скоро заметите. Кстати, что он вам рассказал?

— Кто?

— Мой оппонент. — Гость наклонился вперед, чернота его глаз внезапно обожгла Сашу вселенским холодом. В них больше не было ничего. Ни веселости, ни печали. Только пустота, лишенная какого бы то ни было выражения. — Вы ведь навещали его сегодня? Что он вам рассказал?

— Вы имеете в виду…

— Человека, которого вы называете Потрошителем.

— Он рассказал мне свою историю, — помедлив, ответил Саша. — Точнее, историю из «Благовествования», выдавая ее за свою.

— Угу, я так и думал. — Леонид Юрьевич кивнул без тени иронии. — И наверное, этот человек сказал вам, что он — уничтожитель Зла? Не правда ли?

— Нет. Он сказал, что помогает этому… уничтожителю. Гончему. Или Гилгулу. Так он называл это.

— Ну да, конечно. Гончему. И вы ему поверили?

— Слушайте, я не собираюсь отвечать на ваши вопросы… Эта информация не подлежит…

— Вам придется ответить, — твердо перебил его гость. — От этого слишком многое зависит. Вы ему поверили? Саша хотел было возмутиться, решительно вскочить, может быть, даже выкинуть незваного гостя вон, но вместо этого лишь отрицательно покачал головой.

— Хорошо, — с облегчением откинулся на спинку стула Леонид Юрьевич. — Очень хорошо. Потому что он вам соврал. — Саша тускло улыбнулся. Он тоже почувствовал облегчение. Нашелся человек, ответивший на вопрос, мучивший не только его, Сашу, но и Костю, и остальную следственную бригаду тоже. — Он соврал, — повторил гость и придвинулся ближе. Его черные пустые глаза заслонили свет. Голос Леонида Юрьевича стал громким, перекрывающим все звуки мира. Саша ощутил, что не может пошевелиться. И что отвести взгляд не может тоже. — И не только вам! — вплыл в его мозг голос гостя. — Он многим врал. Этот человек — не Гончий. Гончий — вы. А тот, с кем вы сегодня говорили, — Предвестник Зла!

14 апреля, утро. Свидетельство «Бой был страшен. Звон мечей, глухие удары боевых молотов, топот и ржание лошадей, крики ярости и стоны умирающих. В этой дикой сече никто не разбирал, где свои, где чужие. Здесь и не осталось своих и чужих. Осталась только задача — выжить. Мечи выписывали кроваво-серебристые круги, рубя человеческую плоть и кожаные доспехи. Красная медь лат покрывалась бурой кровью и серой пылью. Передние ряды воинов падали под ударами чужих мечей, под камнями пращников или пронзенные пиками и дротиками. Их место тут же занимали новые. Темные тучи тростниковых стрел с жутким шелестом взмывали в воздух, чтобы через несколько секунд обрушиться вниз смертоносным дождем. Медные жала сверкали в лучах солнца, словно кровавые градины. Хрипели и ржали умирающие лошади, мычали быки, с треском переворачивались колесницы. Звучно кричали верблюды, валясь на землю под ударами копий. Мертвые падали под ноги живым, и те поднялись уже на высоту пяти локтей. Сандалии пехотинцев скользили по телам, и приходилось проявлять чудеса ловкости, чтобы только удержаться на ногах, потому что падение означало неминуемую и страшную смерть. Земля пропиталась кровью на два локтя, а трава приобрела оттенок песка на закате. Оступались и опрокидывались кони, давя пеших воинов. Аннон подал знак. И аммонитянский вестник проскакал до стен Раббата. И сигнальщик Адраазара‹Адраазар — арамей, царь Сувы, сын царя Рехова.›, установленный на охранной башне, поджег костер, подавая сигнал к наступлению двум свежим легионам Това, скрывающимся до времени в предгорье, за финиковыми рощами. Они должны были ударить с флангов, взяв в котел измотанные остатки корпусов Иоава и Авессы‹$FИегудейское войско формировалось аналогично древнеримскому. Оно состояло из пяти военных корпусов, численностью около 60 тысяч воинов в каждом. Каждый корпус делился на легионы (по 6 тысяч человек), легионы на кентурии, или когорты (по 500–600 человек), кентурии на манипулы (по 50–60 человек). Ополчение делилось на отряды, численностью 24 тысячи человек в каждом. При Царе Давиде общая численность израильской армии, включая ополченцев, достигала 288 тысяч воинов. Элиту составляла когорта избранных наемников (хрети м плеви), включавшая в себя 600 соратников Давида со времен его скитаний.›. Густой темно-серый дым от свежесрезанных пальмовых ветвей поднимался в истекающее кровью заката небо, но товских воинов все не было. Тогда-то Аннон и понял, что проиграл.