Онлайн книга «Музы дождливого парка»
— Люблю тебя милый! — Затылка коснулась ее рука, и Савва до ломоты в челюстях стиснул зубы, чтобы не поддаться внезапному убийственному порыву. Не сейчас. Нужно хорошенько все обдумать и просчитать... Софья не любила позировать. То ли стеснялась своего шрама, то ли не считала Савву достойным. Часто приходилось работать по памяти, по сделанным украдкой наброскам. Но какой же сладкой и упоительной была эта работа! Он днями пропадал в своей мастерской, частенько оставался ночевать в Москве. Софья сначала злилась, а потом успокоилась, с головой окунулась в обустройство поместья. Ей, плебейке, нравилось называть их новый дом на дворянский манер поместьем. В нем она чувствовала себя владычицей морскою. У нее хорошо получалось. Отреставрированный особняк наполнялся антикварной мебелью и дорогими безделушками, стены украсили картины. В прибранном, избавленном от старых и больных деревьев парке как по мановению волшебной палочки, появился небольшой прудик. Саввин Парнас оживал и наполнялся жизнью. Все было готово к сентябрю. Савва тоже приготовился. Теперь оставалось только ждать. Судорожный припадок у Софьи начался очень удачно — поздним вечером. Савва не спешил: наблюдал, как бьется в конвульсиях его угасшая муза, как на усыпанном веснушками лице появляются синяки и ссадины, как сочится кровь из прокушенной губы. Всего на мгновение ему стало жаль ее, но жалость быстро прошла, уступив место предвосхищению свободы. Лестница, ведущая на второй этаж, была высокой, и там, на втором этаже, еще не сделали перила. Какая ужасная, какая непростительная неосмотрительность! Какая трагическая случайность... Мертвая Софья, раскинув в стороны руки, лежала на полу первого этажа и смотрела на Савву навеки застывшим взглядом. Свобода пьянила, сводила с ума и заставляла колени подкашиваться. Прибежавшая на шум домработница застала хозяина рыдающим над телом своей погибшей жены... Софью хоронили пышно и торжественно. И рыжий кленовый лист, упавший на крышку гроба, смотрелся очень достойно и уместно. Этот лист напомнил Савве, какой она была раньше, его Клио. Примирил и успокоил... После похорон он не поехал в поместье, отделавшись от толпы сочувствующих, сославшись на необходимость побыть одному, ушел в мастерскую. Когда Савва сдергивал со статуи покрывало, руки чуть заметно дрожали. Для смелости пришлось выпить рюмку коньяку. Тяжело оставаться беспристрастным, когда на свет вот-вот родится новая муза. Мраморная Клио улыбнулась ему ласково и приветливо, тряхнула озорными кудрями. — Ну, здравствуй, моя муза! — То ли от волнения, то ли из-за исходящего от статуи сияния стало больно дышать. Савва с благоговением присел у постамента, обхватил Клио за колени, сказал шепотом: — Как же я соскучился по тебе... ***** От воды шел пар, но Марте все равно казалось, что она недостаточно горячая. Нет, она уже почти отогрелась, после того... после этого сумасшествия, кожа горела огнем, а губы саднило, но вода все равно должна была быть обжигающе горячей. Чтобы прогнать остатки притаившегося где-то глубоко внутри холода, чтобы смыть чужие поцелуи и прикосновения. Оправдание своему падению можно найти всегда. Ей ли об этом не знать! Можно сослаться на стресс или на действие вина, а можно и вовсе не оправдываться. Ведь никому оно не нужно — ее оправдание. Но отчего же тогда она все время мысленно возвращается не в стылый погреб, где едва не умерла, а в объятия Крысолова, в которых ожила? Благодарность! Пусть это будет маленькая женская благодарность за спасение. Крысолов не рыцарь в сияющих доспехах, но коль уж именно он ее спас... И плевать на то, что между ними произошло... она и не подозревала, что так бывает! Было и было! Больше не повторится. И даже не потому, что он фрик, а потому, что она кожей чувствует — они по разные стороны баррикад. Что развело их по эти стороны — другой вопрос, ей пока достаточно самого факта. Банный халат был рассчитан на Крысолова и Марте оказался велик, но надевать свои отсыревшие, пропахшие вином вещи не хотелось. Как не хотелось вот так, сразу, возвращаться в комнату. Он уже оделся. Сидел на аккуратно заправленной кровати с видом в одинаковой мере виноватым и сосредоточенным. Странное дело, с зачесанными назад чуть влажными волосами, без желтых очков, с густым нездешним загаром он казался куда как загадочнее и серьезнее себя прежнего. Еще молодой, но уже битый жизнью. Ведь битый же! Ведь случилось же с ним что-то! А иначе откуда эта горькая складочка, эта кривоватая улыбка и сейчас особенно заметная асимметрия лица. — У тебя есть сигареты? — Ей нужно было что-то сказать, как-то преодолеть сковавшую их обоих неловкость, начать разговор. — В кармане куртки. — Он не стал подниматься с кровати, просто махнул рукой. — И зажигалка там же. — Я у тебя покурю, можно? — Кури. — И окошко приоткрою. — Как скажешь. Как скажешь... Ну и как с ним вообще разговаривать? О чем разговаривать? Сигареты чуть отсырели, Марте пришлось постараться, чтобы раскурить одну из них. — Обычно я не курю... — Только в экстремальных ситуациях, — он невесело усмехнулся. — Я помню. — Меня убить хотели. — Ей вдруг стало обидно из-за этой его отстраненности, точно и не с ним она... Точно и не было вообще ничего. — Я заметил. — Спасибо, что помог. — Не складывался у них разговор. Совсем не складывался. — Это не я, это Грим. — Крысолов кивнул в сторону своего пса. — Без него я бы тебя никогда не нашел. — А ты искал? Он ничего не ответил, неопределенно пожал плечами. — Зачем? — действительно, зачем отвлекаться от Верочки, зачем искать ее, никому не нужную Марту? Он снова ничего не ответил. Вместо этого спросил: — Ты видела, кто тебя запер? — Нет. — А предположения? — Никаких предположений. — Сквозняк? — В его голосе и в самом деле была ирония или Марте это только послышалось? — Человек! — Она загасила только что раскуренную сигарету. — Пойду я, пожалуй. Спасибо еще раз. — Подожди! — Крысолов оказался рядом так быстро, что Марта и глазом моргнуть не успела, крепко, но не больно сжал запястье. — Тебе сейчас не стоит ходить к себе. — Он смотрел на нее рассеянным взглядом, словно что-то обдумывал. |