Книга Львиная охота, страница 64 – Александр Щеголев

— С радостью бы, но… — беспомощно повторил Анджей, состроил зверскую гримасу и пошел, горбясь, к палатке.

Я догнал Рэй.

— Кое-кто не дал мне договорить, — напомнил я, морально готовый в любую секунду снова оказаться на земле. Впрочем, теперь мы еще посмотрим, кто кого. Моя рука как бы сама собой легла девочке на плечо: она изучила внимательным взглядом эту мою руку, а я ждал, я всем сердцем хотел очередной хулиганской выходки… однако ничего не случилось.

— Нельзя грубить старикам, — продолжал я, потирая ушибленный бок. — Тоже мне, сосуд невинности, достойное дитя своего папаши. У Инны, по слухам, с твоими дедушкой и бабушкой был один сплошной конфликт, который, как я вижу, выродился в конфликт с собственной дочерью. А мне вот любопытно: какое будущее ты хотела бы для его внука?

— Чтоб был подальше от людей, — ответила она, не задумываясь.

— Сделаем. — Я засмеялся.

Рэй остановилась и странно посмотрела на меня.

— Не забудь, ты обещал.

Мы двинулись дальше. Разговор неожиданно оказался серьезным; что ж, тем лучше. Я осведомился:

— Ты веришь, что есть на свете машинка, которая изменяет реальность уже не в твоей голове, а вокруг тебя?

— Метажмурь, — она усмехнулась. — Суперблокада. Единственная и настоящая игрушка Эдгара Шугарбуша. Он так печется о чистоте человеческой истории, что хочешь не хочешь, а задумаешься, зачем ему эта штука нужна на самом деле.

— Я спросил не про Эдгара Шугарбуша, — терпеливо сказал я. — Давай не будем терять смысл.

— Давай, — энергично откликнулась Рэй. — Мне тоже не нравится словечко «суперблокада» Совершенная бессмыслица, вроде «супермена». Возьмем, к примеру, Жилова, который вот уже сутки ведет себя аккурат как супермен, и все-то у него при этом получается. Хотя отродясь он таким не был! И вообще, сам он всей душой ненавидит таких жлобов и хамов, мы-то с вами это хорошо знаем. Где здесь смысл?

Смысла не было. Меня на миг повело — как давеча на пляже. Потому что я давно уже думал о том, о чем сейчас услышал, потому что дурацкое чувство сделанности, фальшивой яркости вчерашних дня и ночи, становилось с каждым часом все болезненнее.

— Мне кажется, Максюша, кто-то сильно захотел увидеть тебя таким, — ответила ведьмочка на свой же вопрос. — А тебе как кажется?

— Так вот для чего понадобилась комедия на пляже! — сообразил я. — Для того, чтобы сейчас сказать мне все это. Вы пытаетесь свести меня с ума, синьорина?

— Почему комедия? Рука болит, нет? Так что думай.

— Думать — тяжелая работа, — пожаловался я. — Мы ведь не про мою руку говорим. Про жмурь. Думать и говорить про жмурь — каторжный труд. В «Кругах рая» я уже высказался по этому поводу до конца, и вдруг появляешься ты, чтобы посеять в моей голове новый сорняк. На взморье, во время нашего бредового разговора, разве не снимали вы с меня рефлексограмму? Разве не для того возник жуткий образ заброшенного дома, из которого я так и не смог вылезти, чтобы проконтролировать в этот момент мои нейрохимические процессы? Я понимаю, вам нужно было знать, полностью ли отпустил меня психоблокатор. Но все-таки интересно: какой датчик ты ввела мне при помощи спицы?

— Блеск! — восхитилась она. — Абсурд пожирает своих детей.

— Тест, надеюсь, пройден?

— Тест? Удобная версия. У тебя хорошая психологическая защита, Максюша.

— Если на взморье был не тест, то что? — разозлился я.

Рэй, прищурившись, посмотрела на небо.

— Абсурд — это форма доказательства, — неторопливо произнесла она. — Это способ заставить человека взглянуть на все иначе, в том числе на что-нибудь действительно важное. А что для Жилова в этом мире важнее жмури? Жилов столько слов, пардон, затупил, чтобы счистить с мира коросту благодушия. Если вдруг выяснится, что причину наших бед он перепутал со следствием, как ему, горемыке, перестроиться?

— Абсурд крепчал, — объявил я. — Глупо врете. Крутитесь, как змея на сковородке, позор.

Она невозмутимо продолжила:

— Согласно придуманной тобой легенде, жмурь распространилась благодаря неудержимой тяге людей увидеть свои фантазии воплощенными в жизнь. Человек, каким бы ничтожным он ни был, желает быть творцом — и в этом, по-твоему, главная наша беда, это самое уязвимое наше место. А теперь перевернем твою мысль, как песочные часы. Даже если жмурь была изобретена конкретным человеком, а не возникла из ничего, даже если ее широкому распространению поспособствовали банды менял, все равно изначально был кто-то, кто захотел, чтобы эта штука появилась и широко распространилась. Сначала было чье-то желание, а только потом началось движение, представляющее собой цепочку случайных событий. По такому закону все в мире и движется, к твоему сведению. Кем нужно быть, чтобы любое твое желание исполнялось?

— Супругой председателя земельного Совета? — подсказал я.

— Творцом, — возразила она. — Вот мы и вернулись к началу.

Смеяться? Плакать? Я вовсе не был уверен, что мне врут; абсурд крепчал — единственно в этом я был уверен. Поэтому спросил напрямик:

— Кто откопал сокровище на астероиде?

— И первую, и вторую Букву нашел тот, кого ты знаешь гораздо лучше меня. Доставил находку на Землю другой человек.

— Что значит — и первую, и вторую?! — возмутился я. — Разве один из артефактов уже не был на Земле?

— Оба были на астероиде, — сказала Рэй.

— Тогда как здесь оказался «Новый Теотиуакан» с его плазменными сгущателями?

— «Новый Теотиуакан», насколько мне известно, это парочка сумасшедших, вовлекших в свое безумие несколько наемников. Несчастные люди. Все они перепутали свою и чужую реальность.

Я подумал и спросил:

— На каком из астероидов?

— Тебе название? — усмехнулась она. — Элементы орбиты и регистрационный номер? Лететь туда собрался?

— Это мысль, — сказал я.

— Третьей Буквы, из-за которой весь сыр-бор, там нет. Если б было так просто.

— Ах, вот в чем дело. Буква под номером три.

— Да, все дело в ней.

— Твой Покойник, надеюсь, знает, где искать третью?

— Никогда не спрашивала.

— А при чем здесь жмурь?

— Совершенно ни при чем. — Рэй ускорила шаг. — Вот, кстати, и холм, добро пожаловать.

— Это — холм? — сказал я, потрясенный.

Мы пришли. Обогнув административный корпус, мы оказались на просторной, яркой лужайке, к которой стекались аллеи и дорожки парка. Прямо за деревьями прятался кампус (ряды двухэтажных домиков), по левую руку располагались учебные и лабораторные корпуса, доходившие до самых Райских Кущ (это тоже всего лишь парк — центральный городской), а справа, метрах в двухстах, громоздились руины древнего Замка Колдуна, поставленного еще Конрадом де Молина.