Онлайн книга «Приказано выжить»
Хётль замолчал, полез за сигаретами. Вилли не выдержал, поторопил: — Ну и что стало с Гансом? Хётль сокрушенно вздохнул: — Разбился. Вилли чуть не сполз со стула от смеха; Ойген, криво усмехнувшись, заметил: — Как только мы отбросим русских от Берлина, надо уничтожить всю еврейскую сволочь. Слишком мы с ними церемонились. Лагеря строили для этих свиней. В печь, всех в печь, а некоторых отстреливать из мелкокалиберных винтовок! Пусть наши мальчики из «гитлерюгенда» набивают руку… Штирлиц поднялся, обратился к Хётлю: — Дружище, не составите мне компанию? Я обычно гуляю перед сном… — С удовольствием, штандартенфюрер… — За ворота штандартенфюреру выходить нельзя, — сказал Ойген, по-прежнему тяжело глядя на Штирлица, хотя обращался к Хётлю. — Ему постоянно угрожает опасность, мы прикомандированы к нему для охраны группенфюрером Мюллером. Хётль, поднимаясь, спросил: — А партайгеноссе Кальтенбруннер в курсе вашей командировки? «Оп, — подумал Штирлиц. — Хороший вопрос». — Он знает, — ответил Ойген. — В Берлине знают. Мы прибыли, чтобы проследить за организацией специального хранилища для партийного архива — личное поручение рейхсляйтера Бормана. А для этого нам придется чуть-чуть поиграть с дядей Сэмом, надо проверить, не пробовал ли он сунуть сюда свой горбатый нос… — Ах так, — ответил Хётль. — Что ж, мы все к вашим услугам… …Гуляя по парку, Штирлиц долго не произносил ни слова; звезды в небе были близкими, зелеными; тревожно перемигивались, и было в этом что-то судорожное, предутреннее, когда расстаются любимые, и вот-вот начнет светать, и настанет безнадежность и пустота, и во всем будет ощущаться тревога, а после того как щелкнет замок двери и ты останешься один, воспоминания нахлынут на тебя, и ты с ужасом поймешь, что тебе сорок пять, и жизнь прошла, не надо обольщаться, хотя это — главное человеческое качество, а еще — ожидание чуда, но ведь их не бывает более, чудес-то… — Хётль, — сказал Штирлиц, — для того чтобы я смог успешно провести дело, порученное мне, я хочу рассчитывать на вашу помощь. — Польщен, штандартенфюрер. Я к вашим услугам. — Расскажите про ваших коллег. Кого бы из них вы порекомендовали мне для выполнения заданий центра? — Прошу простить, мне было бы легче давать им оценки, зная, каким должно быть задание… — Сложным, — ответил Штирлиц. — Я начну с Докса, — сказал Хётль. — Он живет здесь с сорок второго года, с первых дней организации этого радиоцентра. Великолепный работник, бесконечно предан делу фюрера, примерный семьянин; горнолыжник, стрелок, безупречен в поведении… Штирлиц поморщился: — Хётль, я читал его анкету, не надо повторять штампы, за которыми ничего нет. Меня, например, интересует, за что он получил порицание обергруппенфюрера Кальтенбруннера в сорок третьем году? — Не знаю, штандартенфюрер. Я тогда был на фронте. — На каком? — Под Минском. — В войсках СС? Хётлю были неприятны быстрые вопросы Штирлица, он поэтому ответил: — Вы же знакомы с личными делами всех тех, кто работает здесь, у обергруппенфюрера… Значит, вам должно быть хорошо известно, что я служил рядовым в войсках вермахта… — В вашем личном деле сказано, что вы были разжалованы Гейдрихом. А после его трагической гибели вам вернули звание, наградили и перевели на работу в отдел Эйхмана. За что вас наказал покойный Гейдрих? — Я позволил себе говорить то, что не имел права говорить. — А именно? — Я был пьян… В компании, где находился друг покойного Гейдриха — я, понятно, об этом не знал, — я позволил себе усомниться в том, надо ли уничтожать славян. Я пошутил, — словно бы испугавшись чего-то, быстро добавил Хётль. — Я, видимо, неумело пошутил, сказав, что часть славян стоило бы держать в гетто, чтобы потом, когда Россия откатится за Урал, было на кого выменять Эренбурга… А Гейдрих был очень щепетилен в славянском и еврейском вопросах. — И за это вас разжаловали? — В основном да. — А не «в основном»? — Я еще сказал, что мы одолеем русских, если вовремя заключим мир на Западе. — Когда вы примкнули к нашему движению? — В тридцать девятом. — А к СС? — Дело в том, что я родился в Линце, в одном доме с обергруппенфюрером Кальтенбруннером… Он знал мою семью, отец помогал ему в трудные времена… Поэтому Кальтенбруннер рекомендовал меня в СС лично, в сороковом… — Что еще вы знаете о Доксе? — Я сказал все, что мог, штандартенфюрер. — Хорошо, я поставлю вопрос иначе: вы бы пошли с ним на выполнение задания? В тыл врага? — Пошел бы. — Спасибо, Хётль. Дальше… — Штурмбанфюрер Шванебах… Мне трудно говорить о нем… Он храбрый офицер и безусловно честный человек, но наши отношения не сложились… — Вы бы пошли с ним на задание? — Только получив приказ. — Дальше… — Оберштурмбанфюрер Растерфельд… С ним я готов идти на любое дело. — С каких пор вы его знаете? — С сорок первого года. — А вам известно, что именно Растерфельд готовил для Гейдриха материалы на ваше разжалование? Хётль остановился: — Этого не может быть… — Я покажу вам документы… Пойдемте, пойдемте, держите ритм… И последний вопрос: он знает, что вы спите с его женой? Может, у вас любовь втроем и все такое прочее? Или все значительно серьезней? Хётль снова остановился; Штирлиц полез за сигаретами, закурил, неторопливо бросил спичку в снег, вздохнул: — Вот так-то, Хётль. Вы, конечно же, относитесь к числу неприкасаемых, поскольку с Востока вас вернул обергруппенфюрер Кальтенбруннер, но система проверки РСХА работает вне зависимости от того, кто тебя опекает наверху… Веселитесь, как хотите, но не попадайтесь! А вы попались! Ах, черт! — воскликнул вдруг Штирлиц и как-то странно упал на левый бок. Поднявшись, незаметно достал из внутреннего кармана плоский диктофон, вытащил кассету, порвал пленку, поставил кассету на место, сунул диктофон в карман и тихо сказал: — Вы поняли, что я упал поскользнувшись? Поэтому, вернувшись, вы спросите при моих коллегах, не сильно ли я ушибся… Мои коллеги не спят, кто-нибудь из них идет следом за нами, но в отдалении, поэтому вы сейчас напишете мне лично обязательство работать на гауляйтера Айгрубера и на НСДАП, ясно? Штирлиц достал блокнот, протянул Хётлю: |