Онлайн книга «Экспансия-2. Безоблачное небо Испании»
Джек, конечно, умер бы, но англичане их отбили; он тогда снова отключился, много дней был на грани смерти; когда оклемался, получил медаль; отправили в Париж, в большой госпиталь. Там он встретил победу, оттуда вернулся домой и, пожив на ферме у матери (Массачусетс, Грэмингэм, по дороге на Ривер-плэйс), поехал в Вашингтон и обратился в газету «Патриот»: — Я знаю, что такое наци, я хочу бороться против них, иначе я сойду с ума… С ними чикаются в Нюрнберге, разбирают улики, а их надо рвать на части сахарными щипцами. Разговор получился дружеский, добрый; в комнату, где сидел Джек Эр, набилась вся редакция, слушали его бесхитростный рассказ затаенно; под рубрикой «Наши гости» дали небольшую информацию о посещении газеты «самым молодым ветераном Америки» с хорошей фотографией; предложили написать цикл статей о злодеяниях наци; промучился месяц — ничего не получилось, не мог выразить то, что чувствовал; запил. Вот тогда-то на ферму матери позвонил человек, отрекомендовавшийся старым приятелем отца: «Я Серж Прауэлл, вы меня должны помнить; я жил рядом с вами в Канзас-сити; Джеком очень заинтересовались в Вашингтоне, пусть позвонит, запишите номер…» Через семь дней после того, как он позвонил, из Вашингтона прислали письмо — на бланке ФБР — с приглашением приехать для разговора. …Чиновник, который принял его (отрекомендовался Уильямом Подбельски, лет пятидесяти, очень доброе лицо и огромные, надежные руки), ткнул пальцем в заметку, опубликованную в «Пэтриот»: — Неужели вы и вправду смогли бы рвать нацистов щипцами? — Смог бы. С радостью. — Это вы сейчас говорите. А вот если бы вам дали щипцы, привели человека — такого же, как и вы, во плоти, — и сказали: «Рви», — вы бы не смогли, Джек. Вы американец, христианин, вы бы не смогли. — Вы воевали? — спросил Джек Эр. — В Европе — нет. Я воевал против наци здесь. А это была тоже довольно трудная война. — Но вы не воевали в Европе? — В Европе я не воевал, что правда, то правда. — Тогда не говорите мне, что я мог бы, а что нет. Словом, у вас есть для меня такая работа? — Такой — нет и не будет, Джек. Мы — конституционная страна, нравится вам это или нет. А вот посмотреть ваши документы, если вы их оставите, мы с радостью посмотрим. И заполните анкету, проверка у нас довольно серьезная. Эр заполнил анкету, оставил документы и поднялся. — Погодите, Джек, — остановил его Подбельски. — Я бы хотел еще чуток поговорить с вами… — О чем? — О жизни. О вас. О том, что вы любите, а что ненавидите… Есть время? Джек опустился на стул и ответил: — Сколько угодно… — Вам нравятся фильмы про борьбу наших сыщиков против чикагской мафии? — Смотреть можно… Вообще-то довольно толково, ничего… — Если в кармане «ничего» — тогда совсем плохо, — усмехнулся Подбельски. — Про кино — а это вид искусства — такого рода ответ меня не удовлетворяет. Нравится или нет? — Кое-что нравится. — Что значит «кое-что»? Объясните. — Съемки хорошие, погони… Музыка бывает неплохая. — А люди? Работники ФБР? — Они ж картонные. — Это как понять? — Вырезаны из картона. Заранее известно, что самого доброго убьют, а плохой исправится. — Но что-то вам в них все-таки нравилось? Что именно? — Не знаю… Крепкие они… Но так с самого начала задано. Неинтересно, потому что знаешь, как дальше будет. На бейсболе никогда неизвестно, кто выиграет, поэтому людей и полно на стадионах… Всегда интересно, когда не знаешь, кто победит, а в фильмах сразу ясно, что вы победите, только обязательно одного из ваших ранят или убьют. Но меня бандиты не интересуют… Среди них есть хорошие люди, я в Бронксе встречал симпатичных бандитов… — Они казались вам симпатичными, потому что не нападали на вас или на вашу девушку… У вас есть девушка? — Есть, как же без нее можно… — Намерены жениться? Или простое увлечение? — Не знаю… Только я хочу, чтоб вы поняли: я пришел к вам потому, что в газетах читаю — наци затаились, не всех выловили… В армию меня не берут, я уж подавался в Джи Ай, но из-за ранения не прохожу… Если вам нужен человек, который ненавидит наци и готов на все, — я готов работать… Если это не ваша епархия, так мне здесь делать нечего. — Во время войны именно мы занимались нацистами, которых к нам засылал Гитлер… Я не стану вас обманывать, мы работаем внутри страны, а здесь, как вы знаете, нацистов нет… Но какие-то связи вполне могли остаться… В основном мы работаем против гангстеров и левых заговорщиков, с гитлеровцами мы покончили… — Да? Что-то в газетах другое пишут… В общем, если вам нужен человек, который хочет довести до конца свои счеты с наци, я — гожусь. Бандитов ловить не стану. — Ну, а если надо будет работать против шпиона другой страны? Против русского? Или болгарского? Подойдет? — Русские воевали вместе с нами. Они честно воевали. Это мне не подходит, это политика, а я в ней ничего не понимаю… — Хм… Только наци, говорите… Хорошо, а кого из американских писателей вы знаете? — Ну, этот… Как его… Лондон. У него про Север очень достоверно описано… — Бывали на Севере? — Нет. — А почему же говорите, что описано достоверно? Может быть, он все выдумал? — Если я поверил — значит, правда. Пусть себе хоть сто раз выдумывает… Правды для всех не бывает, есть правда для каждого, кто во что верит. — В общем-то верно… По отношению к литературе и кино… Но ведь все люди верят в бога… Все честные люди, я бы даже сказал, цивилизованные. — Те, которые перед едой моют руки? — усмехнулся Джек Эр. — Ну, это не единственный эталон цивилизованного человека, есть и другие… — Это верно… Черные наци в лагере были очень чистоплотные… После расстрелов кипятили воду на костре и мылись до пояса. — Какой ужас, боже мой! — Нет, это не ужас… Ужас был, когда они, помывшись после расстрелов, садились обедать и очень аккуратно, тоненькими ломтиками, резали сало… Именно это — как они сало резали и крошки хлеба собирали, чтобы все было опрятно, — показалось мне самым ужасным… Я иногда думал, что брежу, я ж еле живой тогда был. Но когда стал один и тот же сон видеть — этот именно, с мельчайшими подробностями, — тогда понял: правда, а никакой не бред. — А какие еще вы тогда заметили подробности? — Хлеб был очень мокрый, тяжелый, но все равно крошился; но и крошки были аккуратные, какие-то немецкие, маленькими квадратиками. |