Онлайн книга «Экспансия-3. Аргентинское танго»
Штирлиц вышел из своего укрытия, подумав, что последние месяцы сортиры стали играть слишком уж приметную роль в его жизни: и в Рио-де-Жанейро он пытался уйти от Ригельта через окно туалета, и в самолете писал письма Роумэну и Спарку, зажатый дребезжащими стенками, с которых на него лупили глаза рыцари и кони, и в Игуасу он играл дурноту в туалете, прежде чем уйти к Грибблу, а теперь здесь, в Барилоче; горите вы огнем, чертовы сортиры! Он дождался той минуты, когда Баум повернулся, двинувшись в обратном направлении; догнал его, мягко ступая, тронул за руку и тихонько сказал: — Хайль Гитлер, капитан! Как я рад, что вы откликнулись на мою просьбу. Да здравствует резкая внезапность и юмор! Надо постоянно нарабатывать в себе два эти качества, — все остальное приложится, если знаешь, во имя чего живешь и чему служишь. Баум растерялся, лицо его побагровело: — Простите, вы обознались, кабальеро! Я приехал за билетом. — А кто поможет бедному дяде? Уезжаете, бросив несчастного старика? Ладно, господин Баум, будем говорить открыто, времени у меня в обрез, да и вы занятой человек… Я знаю, что вы не воевали, так что с этой стороны все обстоит благополучно, и даже членом партии не были. Но вам прекрасно известно, как ревниво относятся янки к своему коронному оружию — атомной бомбе. Они не потерпят соперников, где бы те ни объявились. Тем более, если эту бомбу рассчитывают наши с вами коллеги. Здесь. В Барилоче. Мой хозяин — Ганс вам докладывал о группе американцев, которая сюда приезжала, не так ли? — очень интересовался, что строят на острове, где сидят наши люди. Я дал ответ, который успокоил босса. Пока, во всяком случае. Я не мог поступить иначе, прежде всего каждый из нас немец! Вы делаете свое дело, я — мое, но мы оба служим будущему, нет? Чтобы окончательно успокоить босса, который выдает себя за туристского шефа, я согласился возглавить здесь новый оффис, открываю фирму по приему американских лыжников. Дело обещает быть крайне выгодным. Я не против того, чтобы вы в него — со временем — вошли компаньоном. Поэтому вношу предложение: вы звоните в свое бюро, предупреждаете, что должны срочно выехать на несколько часов, мы берем билет, едем в соседний город, оттуда я звоню в Штаты и сообщаю, что мы с вами заключили контракт. Вы же, в свою очередь, передаете мне ваш отчет о нашей встрече генералу Гелену, — если, впрочем, сочтете нужным ему об этом писать… Этот отчет — будем считать актом вербовки, договорились? — Я ничего не понимаю… Штирлиц дождался, пока прошел состав, проводил взглядом нескольких пассажиров и заметил: — Времени на раздумье у вас мало. Поезд уйдет через двадцать минут, господин Баум. Я дерусь за жизнь, и в этой драке нельзя жить без страховки. Я крепко подстрахован. Так же, как вы. Но мне терять нечего, я одинок, а у вас семья. Думайте. — Где Ганс? — Там, где ему следует быть. — Он жив? — Да. Кстати, вы уберете его отсюда, передислоцируете в другое место, я отныне не хочу его видеть… — Что он вам еще сказал? — Я отвечу. Но только после того, как мы вместе смотаем туда, где мои междугородные разговоры не будут слушать здешние любопытные телефонистки, которым вы платите премию за информацию. — Какова возможная прибыль от дела? — Не знаю. Пока не знаю. Но я рассчитываю принимать здесь не менее пятисот американских горнолыжников. Это — много. Это — деньги. — Сколько я должен буду внести в предприятие? — Гарантию моей жизни и нашу дружественность. — Что еще? — Ничего. — Но вы понимаете, что в Мюнхене вами заинтересуются еще больше, узнав, что вы в контакте с «гринго»… — Понимаю. Однако от вас зависит все: либо вы даете информацию Гелену, что ко мне выгодно и дальше присматриваться: «возникают интересные возможности, он нужен живым», либо предлагаете выдать меня властям, выкрасть, устранить. Все зависит от вас. Если со мной что-то случится, помните — я подстрахован. Мое горе вернется к вам бумерангом. — Хорошо, а если я откажу вам? Штирлиц пожал плечами: — Ваше дело, господин Баум. Но отказ поставит под удар всю вашу цепь. Я знаю ее… С самого севера. С Игуасу… И повинны в этом громадном провале будете вы. Именно вы. — Почему именно я? — Потому что ваши коллеги были благоразумнее. Они понимают лучше, чем вы, что мы — в конечном-то счете — делаем одно и то же дело. Пример с Гансом — явное тому подтверждение. О других я умолчу, это асы Гелена, я дорожу их дружбой. Мы дружим с ними, господин Баум. Они верят нам. — В таком случае назовите имя хотя бы одного из наших асов. — Ну, этого-то я никогда не сделаю. — Значит, блефуете. — Это самоуспокоение на десять минут. Потом наступит пора мучительных раздумий и раскаяния. Вам известен мой ранг в СД? — Да. — Вы понимаете, что я унес с собой определенную информацию из рейха, и на вас в частности: «нелегальный резидент гитлеровского вермахта в Аргентине с тридцать девятого года по девятое мая сорок пятого»? — Да. — Вы понимаете, что я могу распорядиться этой информацией и к своей пользе, и к нашей общей? — Понимаю. — В таком случае: что интересует Гелена — только в связи со мной? — Передвижения. — Еще? — Контакты. — С кем? — Со всеми. — И ничего больше? Баум закряхтел; растерянность на его лице была очевидна: человек попал впросак, мучительно ищет выход из трудного положения. — Ну, давайте же, время… — Повторяю: контакты. Все контакты… Особенно — с аргентинцами… Точнее, с одним аргентинцем… — Имя! — Штирлиц прикрикнул, чувствуя, что теряет ритм и натиск. И Баум сдался: — Сенатор Оссорио… Бывший сенатор, так вернее… — Кто его должен ко мне подвести? — Не знаю. Но — подведут. Ждите. У него есть материалы, которыми интересуется Центр. Это связано с работой комиссии сената по расследованию антиаргентинской деятельности. Люди Перона не смогли их получить, документы исчезли. Вы, как считают в Мюнхене, ищете именно эти материалы… — Значит, после того, как я их получу, вы должны убрать меня? — Не знаю. — Кто возьмет билеты? — спросил Штирлиц. — Вы. Из соседнего городка Штирлиц заказал три телефонных разговора: один с ФБР (в Кордове он не зря спросил у Джона Эра номер коммутатора), второй с Краймером, а третий номер был вымышленным. |