Онлайн книга «Противостояние»
— Кто это сказал?! Я так не говорил! — Нет, вы сказали именно так. И позвольте мне задать вопрос: какое имеют право — по советскому законодательству — увольнять с работы человека без каких-либо к тому оснований? — Распространение панических слухов, по-вашему, не основание? Она — не пекарь, пекаря я б не уволил! Она, понимаете, работник идеологического фронта! — Значит, работник идеологического фронта стоит на особом положении? — А вы как думали? — Я думал, что Конституция — одна для всех. Или ошибаюсь? — Я, понимаете ли, позвоню в Москву, вашему начальству! Что это у вас за демагогические замашки! — Нет, это я пойду к вашему руководству и напишу рапорт о возмутительном самоуправстве! — Выбирайте выражения, товарищ, — перейдя на глухой полушепот, сказал зампред. — Не забывайтесь. — И вы старайтесь. Костенко резко поднялся и, не прощаясь, вышел из кабинета, обшитого панелями красного дерева. …Секретарь обкома по пропаганде был молодым еще человеком, лет тридцати пяти, не больше. — Неужели сняли? — спросил он, выслушав Костенко. — Ну это мы поправим. Накажем ее, конечно, что, не посоветовавшись, жахнула скандальную информацию, и редактора и ее накажем… — Одна минута, — по-прежнему ярясь, не отойдя еще после первого визита, остановил собеседника Костенко. — А за что наказывать? Королева советовалась со мною. Она не переврала ни одно мое слово, а нам — в интересах операции — было важно, чтобы такого рода заметка появилась. За что ее наказывать? Если журналист будет ходить советоваться по поводу каждой своей заметки — тогда надо закрыть газеты. Секретарь посмеялся: — Знаете, как все дело развивалось? — Дело ж не уголовное, — отошел, наконец, Костенко, — откуда мне знать? — Один из моих коллег прочитал заметку и спросил на бюро: «Неужели возможен такой ужас? Теперь, думаю, вечером начнут электроэнергию экономить — все равно никто из дома не выйдет, чего ж зря фонари жечь?» Это у нас больной вопрос, исполкому часто достается за плохую освещенность улиц. Ну вот те и выспались на газете. — Как же вы им это позволили?! — Я поручил исполкому разобраться. Есть сигнал — надо принимать меры. Или вы против? — Смотря какой сигнал. Я представляю себе состояние молоденькой девушки, которая койку снимает, чтобы только работать в здешней газете, а ведь в Москве есть квартира, папа с мамой, а она приехала сюда, набраться духа северной романтики, которая замешана на братстве, доброте и взаимной выручке. И — набралась. — Мда, — сказал секретарь и снял трубку. — Алло, Игорь Львович, что, приказ на Королеву у тебя действительно уже пошел в кадры? Нет, ты отзови этот приказ, дело тут такое, что нашу журналистку уголовный розыск попросил помочь, так было надо напечатать… Да… Да… Нет, вы не так поняли… Да. Вы ее пригласите, успокойте… Ну? А где же она? Так найдите! Что, у вас в редакции никто не знает ее адреса, что ли? Секретарь положил трубку, полез за сигаретами. — Сложная штука, — сказал он. — Я теперь без бумажки не выступаю, особенно в районах. Раньше не знал, что такое шпаргалка… А тут случилось такое… Ездил недавно в один район, ну и разобрал ляпы в газете, много досадных ляпов. Зевают их от скуки, прямая противоположность тому, что сделала Королева… А потом узнаю, что после моего выступления, ничтоже сумняшеся, трех журналистов — причем наиболее активных, задиристых — поснимали с работы. Авторитет — штука сложная, особенно с нашими прошлыми привычками. Увлечешься, скажешь что, а уж готовы услужить. Крылова помните? «Услужливый дурак…» — Что вам «услужливые» сказали о Королевой? Исчезла? Нет ее? — Найдут… — Пригласили б вы ее, а? Право слово, так мы умеем людей терять, так уж умеем! А потом дивимся — отчего цинизм? — Эк вы на меня бочку покатили… Но в порядке справки: у меня семнадцать газет, телевидение, радио, вещание на рыболовную флотилию, высшие учебные заведения, агитаторы, вечерние университеты, а в отделе всего девять человек. — Поручили б, что ли, Королевой ударить исполком по поводу плохой освещенности города, — задумчиво продолжал свое Костенко. — Спасли бы девчонку, привили б ей борцовские качества, право! — Надо подумать. Предложение любопытно. Хотя проходить будет трудно — нравы провинции живучи, чтоб все было тихо, спокойно, лучше тассовские материалы перепечатать, да АПН сейчас рассылает, а про своих — фото. В цеху или на полях. Боятся еще на местах активности, ждут, когда сверху придет циркуляр. Отсюда — пассивность, лень, безынициативность… Ну а теперь о вашем деле… Найдете? — Найдем. — Когда? — Не обещаю, что скоро. Узел странный, и почерк какой-то совершенно особенный, так что хлопот много. Жуков ваш — золото, настоящий сыщик, повышайте, пока не поздно, а то в Москву заберем. — Он — кто? — Начальник угро города, а ему вполне уже пора бы в кресло заместителя начальника областного управления садиться, ас сыска. — Жуков — фамилия запоминающаяся, — сказал секретарь. — Зовут его, кажется, Алексей Иванович? Костенко, наконец, улыбнулся: — Уважаю информированных людей. Девочку позовите, ладно? — Красивая? — Очень. — Приглашу. А вы найдите вечер и выступите перед слушателями университета марксизма. Люблю злых, атакующих спорщиков. Договорились? — Хорошо. А я к вам в приемную Королеву доставлю, пусть сидит. Ккогда выкроите минуту — она под рукой, да? …Киру он нашел сразу — Жуков, пока Костенко ходил по кабинетам, запросил ее адрес и выяснил, как удобнее и быстрее к ней проехать. Девушка лежала на металлической койке, у окна, закинув руки за голову, тяжелые волосы разметались на голубой наволочке, очень красиво. Она, казалось, не удивилась приходу Костенко, но не поднялась, сказала тихо, простуженным своим басом: — Спасибо. Мне уже передали. — Поднимайтесь, кофе хочу. В глазах у девушки что-то зажглось, потухло, потом зажглось снова, она пружинисто вскинулась с кровати: — А спирта хотите? Я спирта жахнула с горя. — Незаметно. — Ну я ж не стакан, пару глотков, а то было так страшно, что просто нет сил. — Сунулась в драку — забудь про страх. Журналистика — драка. — Смотря какая. — Ну о барахле я не говорю, на это времени не осталось. — В Москву уеду. — Стыдно. Она включила кофейник и спросила: — Почему? |