Книга Волки сильнее собак, страница 63 – Мартин Круз Смит

– Что случилось? Как вы подставились?

– Ну это совсем другая история.

– А может, и нет. Три человека отравились цезием – тот русский, его бизнес-партнер и вы. Как считаете, что их связывало?

– Не знаю. Это как посмотреть. История ведет себя странно, верно? Мы прошли через эволюцию, а теперь деэволюционируем. Все рушится. Никаких границ, беспредел. Террористы-смертники, дети с оружием, СПИД, лихорадка Эбола, коровье бешенство. Все рушится, и я тоже умираю. У меня внутреннее кровотечение. Нет тромбоцитов. Нет содержимого желудка. Заражен. Я согласился увидеться с вами, чтобы сказать – моя семья не имеет с этим делом ничего общего. И Димитр с Тарасом тоже. – Катамай зашелся в кашле. Воропай, как заботливые сиделки, отерли кровь с его губ. Катамай поднял голову и улыбнулся: – Намного лучше, чем в больнице. Я впервые появился на этой сцене в детской опере «Петя и Волк». Исполнял партию Волка. И думал, что я такой, пока не встретил настоящего.

– И кто же это?

– Узнаете в свое время. Но мы отклонились от темы. Остановились на том, что я обнаружил труп русского.

– Теперь о машине. Вы буксировали ее. Было ли что-нибудь внутри? Документы, карты, инструкции?

– Нет.

Аркадий вновь заглянул в записи.

– Часы. Вы сказали, был «Ролекс»?

– Да. Вот черт, вы подловили меня. – Катамай вытянул руку и показал золотой «Ролекс».

Димитр ткнул Аркадия в затылок – ему явно пришлось не по вкусу оскорбление вожака.

– Нет, нет, все по-честному, – успокоил его Катамай. – Он подловил меня. Во всяком случае, это теперь не имеет значения.

– Неужели не имеет? – спросил Аркадий.

– Отдайте Димитру пистолет. Он нервничает.

– Конечно.

Аркадий вернул пистолет Димитру, который прошептал: «Грецки».

– Сдаюсь, были пропуск через контрольный пункт и инструкции, – с трудом сказал Катамай.

– Какие именно?

– Насчет кладбища.

– Где теперь инструкции?

– Не знаю.

– Они напечатаны?

– Вряд ли. – Катамай хрипло засмеялся.

– Но пропуск подписал капитан Марченко?

– Может быть.

– Это просто бланк, который можно стащить со стола?

– И в большом количестве.

– Вы обнаружили этот пропуск и инструкции, когда нашли тело или при буксировке машины?

– Когда нашел труп.

– Вы сказали, что нашли труп, когда обходили дома и предупреждали насчет воровства. Ворота кладбища в пятидесяти метрах от ближайшего обитаемого дома. Почему вы оказались у его ворот?

– Не помню.

– Ловко придумали – отбуксировать машину и спрятать ее на машинном дворе у Белы.

– Прямо под его носом и там, куда не мог сунуться капитан Марченко. Я слышал, что Бела теперь каждый день обходит свой двор. – Смех Катамая превратился в кашель. Каждое слово давалось ему с большим трудом.

– И тогда же вы «легли на дно». Заболели?

– Немного.

– Но еще хотели получить деньги за украденную машину?

– Думал, что оставлю кое-что… кое-кому.

– Кому? – спросил Аркадий, а Катамай затаил дыхание. – Оставьте мне кое-что. Что за «самосел» провел вас к воротам кладбища?

– Гулак, – произнес Катамай.

– Борис Гулак? Тот самый, труп которого вытащили из охлаждающего пруда?

– Вот единственная причина, по которой я разговариваю с вами. – Карел уткнулся в подушки. – Тут вы уж ничего не можете поделать.

Проезжая мимо саркофага, Аркадий почувствовал, как внутри его стальных пластин за проволокой с шипами шевелится чудовище. Но оно находилось не только там. Чудовище восседало на здешнем колесе обозрения, купалось в крови, плавало в реке, притаилось в миллионе костей. Какой лейтмотив годится для такого вот зверя? Зловещая виолончель. На одной ноте. Длительная мелодия. На пятьдесят тысяч лет.

Аркадий все ближе подъезжал к домику Евы, и каждый встречный указатель радиации был для него как удар топора. Он не должен возвращаться, ведь Ева не станет отвечать ни на какие вопросы, она лишь осложняла дело. Но правда заключалась в том, что после столь близкого контакта с Карелом Катамаем какая-то часть Аркадия жаждала только одного – сжечь одежду, пройтись по себе жесткой щеткой, вылить на себя тонну воды и Уехать как можно дальше.

Мотоцикл, казалось, сам свернул к Еве. Аркадий проехал по Дребезжащему мостику вдоль покачивающих сережками берез. Ева в халате сидела в постели. Она курила, на коленях – стакан и пепельница. Вид у нее был такой, словно она с момента отъезда Аркадия неотрывно смотрела на дверь.

– Выпиваем? – спросил Аркадий.

– Выпиваем.

В воздухе пахло спиртным, и это означало, что в стакане совсем не вода.

– Тебе не кажется, что ты слишком много пьешь?

– Зависит от обстоятельств. Обычно вечерами я просматриваю карточки больных, но с тех пор как ты появился, пытаюсь понять, кто ты такой. Зная ответ, не хочу быть трезвой.

– Спроси меня самого. – Аркадий попытался взять бутылку, но Ева не дала.

– Нет-нет, это ты Почемучка. По словам Алекса, большинство людей перестают говорить «почему» к десяти годам, а вот ты так и не перестал.

– Алекс был здесь?

– Вот видишь – снова спрашиваешь. Дело в том, что я терпеть не могу, когда лезут с вопросами и суют нос в жизнь других. У нас с тобой ничего не получится.

Аркадий пододвинул стул к кровати и сел. Находиться рядом с Евой было все равно что смотреть на бьющуюся об окно птицу.

– Что ж поделаешь, у меня вопрос.

– Никаких вопросов.

– Как ты относишься к Ною?

– Библейскому?

– Библия, потоп, ковчег.

– Ты странный. – Он почувствовал, что вопрос ей интересен и она пытается понять, к чему он клонит. – Мое мнение о Ное невысокое, а о Боге – совсем другое дело. А с какой стати ты это спрашиваешь?

– Я все спрашивал себя: «Почему Ной?» Кем он был – плотником или мореплавателем?

– Плотником. От него требовалось только плыть и убирать за глупыми животными. Однако Ной не плыл куда глаза глядят.

– Откуда ты знаешь?

– Бог указывал ему.

– Ты права. – Если Тимофеев уехал из Москвы на Украину, в деревеньку, в которой никогда раньше не был, значит, кто-то послал его туда. – Как, по-твоему, пристал бы здесь ковчег?

– А почему бы и нет? Место красивое, – сказала Ева. – Полно могил убитых поляков, евреев, красных и белых, не говоря уже о жертвах, замученных до смерти Сталиным или повешенных немцами, но все же место красивое. Самое лучшее молоко, самые лучшие яблоки и груши. Мы обычно проводили лето на реке, плавали на лодках или отдыхали на пляже. Рыбачили. Припять раньше славилась щуками. На пляже я ложилась на полотенце, следила за пушистыми облаками и мечтала о танцах и путешествиях в дальние страны, где встретила бы знаменитого пианиста, страстного гения, вышла бы за него замуж и родила шестерых или семерых детей. Мы жили бы в Лондоне, но всегда проводили бы лето здесь. Угадай, что именно из всего этого я не получила?