Онлайн книга «Враг моего врага»
|
Антон, стоявший в это время в коридоре, кашлянул в кулак. – Я пойду к себе, – сказал он. – Не буду вам мешать. Женщины тоже ушли. Так что можете говорить свободно. На женской половине действительно воцарилась тишина. И даже свет там погас… – Руст, присаживайся, дорогой! – Мокрушин, уже успевший ощутить себя здесь хозяином, придвинул к столику второе кресло, стоявшее до этого у стены. – Я сейчас гляну, что там есть в холодильнике… – Я н-нэ голоден, – сказал кавказец. – И я нэ надолго, да? Вот, решил тебя увидеть. Извини, друг, н-нэ смог в госпиталь к тебе приехать! Был сильно занят, да. А так… так знаю а-аба всем, что тут пра-аисходит! – Мне Юрьич сказал, что ты в Москве. Но ни словом не проговорился, что тебя тоже привезут в Лесной. – Что значи-ит, при-ивезут?! – Руст, на котором был одет довольно щеголеватый костюм и белоснежная сорочка, усмехнулся. – Я тут живу! Не знал? Рейндж бросил на него удивленный взгляд. – Так это… это твой, что ли, особняк? – Этот? Н-нэт… Соседний – мой. А этот дом, в котором мы сидим, был построен для… Рустам посмотрел на бутылку. – Ты выпиваешь, брат? – Как видишь. – А что пьешь? – Виски. – Налей себе. И мне – тоже. Рейндж налил. – Ты же вроде не пьешь, Рустам? – Не пью. – Насколько я помню, ты вообще не употребляешь алкоголь. – Верно, брат. Так и есть. Мокрушин поставил перед ним на низкий столик стакан, наполненный на треть скотчем. Рустам взял посудину левой рукой; на правой у него недостает двух пальцев, указательного и среднего. – Я видел, как он погиб, – сказал Темиров. – Ничего, кажется, н-нэ мог сделать! Н-нэ мог воспри-ипятствовать! Но все равно чувствую себя виноватым. Он ведь был мне… как старший брат!.. – Так это ты… ты записывал разговор в кафе? – перейдя на шепот, спросил Мокрушин. – И ты… как ты сам-то уцелел?! – На все воля Всевышнего, да славится имя Его, – сказал Рустам. – Давай помянем. Как говорят у вас, у православных? Он ведь крещеный был, так? – Да упокоится душа раба Божьего Алексея, преждевременно ушедшего от нас в мир иной… Сказав эти как бы сами собой пришедшие слова, Мокрушин вздохнул, а затем, вслед за кавказцем, выпил за упокой души Алексея Супруна. – У тебя тут, слышал, харем? [48] – Харам? – переспросил Мокрушин. – Н-нэ, какой харам? Где женщин несколько, а мужчина – а-адын! – А-а… гарем?! Ну да. Скорее, тут не гарем, а дурдом! Кстати, а откуда ты знаешь про местный гарем? – Знаю. И про Малику знаю. Генерал рассказал. – Еще по одной? – Н-нэт, мне хватит. Для меня спиртное – харам! А ты себе налей! Ты в другой вере, тебе можно! Мокрушин не стал пока добавлять; залиться вискарем никогда не поздно. Особенно если ты чувствуешь себя самым одиноким на свете человеком… Наверняка и Рустам точно так же ощущает себя «волком-одиночкой». Хотя кто знает?.. Может, у него есть где-то родной человек, есть любимая женщина, которая его ждет. – Тебе, брат, жэниться бы надо, – словно прочитав его мысли, сказал Темиров. – Ты уже был когда-то жэнат, да? – Было дело, – неохотно сказал Мокрушин. – Полгода прожили и разбежались. Какая нормальная женщина согласится жить с таким отвратным типом, как я? Абсурд. – На каждый товар есть свой купец. Ты хороший человек… Настоящий! Просто ты еще н-нэ встретил с в о ю женщину. – Может, ты и прав. А к чему этот наш разговор про женщин, Руст? Слушай… – У Мокрушина вдруг сложилась в голове если и не вся, то значительная часть мозаики. – Слушай, друг мой… Тебя, я так понимаю, тоже подписали? Он попытался найти другую, более четкую формулировку тому, что вокруг него происходит несколько последних дней. Но Рустам понял, что именно хотел у него спросить Мокрушин. – Мужчина н-нэ должен бегать от своих врагов. Но и глупцом н-нэ должен си-ибя выставлять! Про Колобнева уже знаешь, да? – Пропал Леший. Нехорошие предчувствия… Нас пятеро уцелело… Ну, ты понимаешь, о чем я говорю! – Н-нэ маленький, понимаю! А после того, что случилось в Фатихе… У меня тоже появилась мысль, что надвигается какая-то жёп-па! Кавказец, заметив прислоненный к боковине кресла посох, вдруг заинтерсовался этим предметом. – Что это у ти-ибя такое, а? Можно па-асматреть? – А-а, это… Кстати, сувенир из Гори! Мокрушин передал посох Темирову. Тот какое-то время разглядывал его. Потом, проведя пальцами по орнаменту справа налево, бросил на Мокрушина странный взгляд. – Откуда, говоришь? Из Гори? А где ты там его па-адабрал? – Ну дык из бункера! Я ж там ногу сломал! Это уже когда мы внутрь через «браму» проскочили! Так, на одной ноге, и пришлось там воевать с этой их сворой! Ты же снаружи, Руст, остался?! – Сам пр-риказал, да?! – Так я ж не о том. Когда мы выгреблись оттуда… Еле ноги унесли!.. Ты ж все это видел, как я понимаю! – Видел, да. И как вертушки за вами прилетели, тоже видел! – Ну вот. Ты оттуда сам потом выбирался, а мы вчетвером на «мишке» отскочили! И своих «двухсотых» забрали! Если бы не вертолетчики, нам бы амбец пришел… Мы уже держались на зубах! – Так я так и н-нэ понял, откуда это у ти-ибя? – Темиров бережно прислонил «посох» обратно к спинке кресла, в котором сидел Мокрушин. – Там, в том бункэре нашел? На а-абъекте «Зебра»? – Это Лешего была инициатива! Я его спрашивал, когда он в госпиталь ко мне наведался: откуда взялась эта палица? Он сказал, что нашел ее возле одного из «жмуров». А именно у того, кто был, по нашим прикидкам, старшим из той компании, которым мы сели на хвост! Леший мне уже в вертушке из этой «палицы» шину сделал, примотал ее к ноге… На этом же «Ми-8», после посадки в Дзау, где нам оказали первую медпомощь, остатки нашей группы перевезли во Владикавказ, в окружной госпиталь. Я так с этой вот палкой заместо шины и попал на стол к хирургу – там мне осколок из бедра извлекли и наложили нормальные шины на сломанную ногу. И уже оттуда нас с Лешим и Лазарем отправили на аэродром. Потом транспортником в Чкаловский, оттуда сразу в госпиталь и на столы к «мясникам»… Ну и этот вот «посох», – Мокрушин, заканчивая рассказ, коснулся рукой деревянного набалдашника, – путешествовал вместе со мной. Мне его вернули в день выписки из госпиталя… – Ти-ибе тоже надо его вернуть, – негромко сказал Темиров. – При первом же удобном случае, да. |