Онлайн книга «По тонкому льду»
|
– Вот-вот! – воскликнул Дим-Димыч. – Прекрасно видно, – добавил Безродный. – Фу! – облегченно и шумно вздохнул доктор. – Что и требовалось доказать. Задача решена. Ответ найден. Он бросил на тумбочку нож, отряхнул с рук воду и начал стаскивать перчатки. – Теперь я могу сказать точно, что покойной, когда она после выпитого была в полуобморочном состоянии, при помощи обычного шприца и очень тонкой иглы пустили в просвет вены несколько кубиков обычного воздуха. И все. Этого более чем достаточно для мгновенной смерти. Сердце не терпит воздуха. Произошла эм-бо-ли-я. Слышали? Мы переглянулись, Для нас это медицинское слово было внове. – Это отнюдь не изобретение, – пояснил Хоботов. – Старо как мир. – А как вы догадались? – заинтересовался Дим-Димыч. – Что вас натолкнуло на первоначальную мысль? Доктор пригласил нас к высокому столу, извлек из кармана свою лупу, подал ее Дим-Димычу и сказал: – Смотрите сюда. Внимательно, – он указал на локтевой изгиб покойницы. – Что видите? – Малюсенькую, едва приметную точку, – ответил мой друг. – Вот-вот. Скоро она совсем исчезнет. Тут и вошла игла. Если бы я появился на свет божий не пятьдесят семь лет назад, если бы мне не довелось повидать на своем веку такие и им подобные штучки, я бы тоже не заметил точки. Он задернул простыню, подошел к крану с водой и стал тщательно намыливать руки… Полчаса спустя, проводив Хоботова на станцию, я и Дим-Димыч направились в райотделение. В коридоре мы увидели взволнованных свидетелей. На ходу я сказал другу: – Безродный уверен. Это меня радует. Мозги у него все-таки есть. – Боюсь, что у него их больше в костях, нежели в голове, – отпарировал Дим-Димыч. Мы прошли в кабинет, где Безродный сосредоточенно изучал материалы дела. – Свидетели давно уже здесь, – напомнил я. Геннадий оторвался от бумаг и сказал: – Точнее, обвиняемые, а не свидетели. Я и Дим-Димыч переглянулись. Такое заключение нас несколько озадачило. Оно было неожиданным и, пожалуй, смелым. Спустя несколько минут я впустил в кабинет костлявое и нескладное существо с решительным, если не наглым, выражением лица. – Я Кулькова, – представилось оно. – Олимпиада Гавриловна. – Садитесь! – сказал Безродный. Кулькова села не сразу, она попросила разрешения снять пальто и прошла к стенной вешалке в углу. Это была плоская спереди и сзади женщина, высокого роста, с несоразмерно тонкими ногами, оканчивавшимися удивительно большими ступнями. Ноги ее жалко болтались в полах короткого платья, из-под которого торчал конец нижней юбки. Чулки с вывернутыми швами напомнили мне крученые ножки гостиного столика. Удлиненную, расширяющуюся книзу голову украшала редкая растительность, сквозь которую просвечивала белая кожа. На одной щеке, у ноздри, и под ухом красовались две крупные и совершенно черные бородавки. Наконец она села и положила руки на стол. – Вам предоставляется возможность сказать всю правду, – начал Геннадий с холодным и глубоким презрением в глазах. – Если вы этой возможностью не воспользуетесь сейчас, больше уже никогда ее не получите. – Вы это о чем? – осведомилась Кулькова. Геннадий нахмурил брови. – Не валяйте дурака! Мы люди русские и обязаны понимать друг друга. Кулькова часто-часто заморгала глазами. – Поняли? – спросил ее Геннадий. Она решительно тряхнула своей лошадиной головой. – Вы должны говорить только правду, – напомнил Геннадий. – Я и говорю правду… только правду. – Пока вы ничего не говорите. На первом допросе вы заявили следующее, я привожу дословно ваши показания: «Убедившись, что дверь комнаты заперта изнутри и на мой стук никто не отзывается, я перепугалась и побежала звать участкового уполномоченного милиции». Так? – Сущая правда. Так и было. – В котором часу это произошло? – Совсем рано. – Точнее. – Ну, совсем рано… Часов, однако, в семь. – А что заставило вас чуть свет стучать в дверь ваших квартирантов? – Кошка, – последовал ответ. – Что? – блеснул глазами Геннадий. – Кошка. Моя кошка. Я, честно говоря, начал сомневаться в умственных способностях свидетельницы. – При чем здесь кошка? – сдерживая раздражение, громко произнес Геннадий. – При всем, – ответила Кулькова. – Она с вечера осталась в комнате, а потом размяукалась так, что у меня мурашки по спине забегали. Я потрогала дверь и крикнула: «Кошку выпустите! Нагадит она». А никто не отозвался. Я начала стучать, а квартиранты не подают голоса. Я перепужалась: обокрали, думаю, мене ночные гости, сами утекли, а кошку заперли! И подалась за участковым. Ну, потом дверь долой и увидели ее, сердешную. Лежит себе одна, а его и след простыл… – А кто же мог изнутри запереть дверь? – попытался уточнить Геннадий. – Никто изнутри не запирал. Я так думала поначалу, Это ее хлюст запер дверь снаружи на ключ… – И вы не слышали, когда он ушел? Кулькова опять тряхнула головой. – Вот что, гражданка Кулькова, – растягивая слова, проговорил Геннадий. – Не стройте из себя казанскую сироту. Бесполезно… Мы вас хорошо знаем. Вы сектантка-вербовщица. В тридцать первом году по заданию «хлыстов» сожгли семь гектаров пшеницы на. Кубани. В том же году утопили в реке Челбас двух новорожденных близнецов и были приговорены к пяти годам заключения. Вы преступница! И если думаете, что мы верим в ваше перерождение, то глубоко ошибаетесь. Выбирайте: или опять тюрьма, или душу наизнанку! Эта особа закрыла глаза не без вашей помощи. Это так же точно, как и то, что сейчас день. Выкладывайте все начистоту!.. Кулькова вытаращенными глазами уставилась на Безродного. Язык отказался повиноваться ей. Она молчала, застыв в каком-то оцепенении, видимо, переваривая длинную фразу. Дим-Димыч, исполнявший обязанности секретаря, записал вопрос и ждал ответа. Кулькова продолжала молчать и смотрела почти не мигая глазами. Прошла минута, две. Дим-Димыч нацарапал на листке бумаги несколько слов и подсунул мне. Я прочел: «Через женщину продолжается человеческая жизнь. И через эту тоже. Представляешь?» – Ну?! – нетерпеливо крикнул Геннадий. – Я вызвал вас не для того, чтобы любоваться вашей красотой. Отвечайте! Как звали убитую? Где сейчас скрывается ее попутчик? Фамилия его? Нам все это известно, но мы ждем подтверждения от вас. |