Онлайн книга «По тонкому льду»
|
Потом, верный своей привычке, он резко переключил разговор и спросил: – Безродный у тебя был? Я подтвердил. – Вербовал тебя в парламентеры? – А ты откуда знаешь? – Догадываюсь. Не ты первый. Он и Хоботова обрабатывал. – Вот оно что… Димка расхохотался. Он смеялся, как и прежде: громко, искренне, заразительно. И изменился мало: разве что похудел немного. – Почему ты не встретил меня в Москве? – спросил я. – Прости, Андрей. Не по моей вине вышло. Плавский виноват. – Постой-постой, – прервал я друга. – Тот Плавский? – Ну да. И Дим-Димыч рассказал. В Москве в день приезда он столкнулся с Плавским. Тот затащил его к себе и предложил воспользоваться своей квартирой. Более удобное жилье трудно было найти. Через несколько дней произошло событие, имевшее немалое значение для органов госбезопасности. На Тверском бульваре Плавский увидел «эмку» и признал в человеке, сидевшем рядом с шофером, «сослуживца» своей покойной жены. Плавский не растерялся: остановил первую попавшуюся машину и на ней бросился вдогонку. У станции метро «Дворец Советов» ему удалось настичь ее и уже не выпускать из поля зрения. Она прошла по улице Кропоткина, развернулась на Зубовской площади, манула Крымский мост, Калужскую площадь, Серпуховку и в каком-то переулке, возле деревянного дома, остановилась. Человек вылез из машины, вошел во двор, а «эмка» стала поджидать его. Плавский расплатился со своим шофером и повел наблюдение за дворовой калиткой. Наблюдение затянулось. Желая выяснить, долго ли еще придется ждать, он подошел к «эмке» и попросил водителя подбросить его на улицу Кропоткина. Он-де торопится на совещание, хорошо заплатит. Шофер посмотрел на часы, подумал и сказал, что, пожалуй, успеет обернуться. У парка культуры Плавский расстался с «эмкой», пересел в такси и помчался за Дим-Димычем. Теперь они продолжали наблюдение вместе. Прикатили в переулок, где находилась «эмка», остановились метрах в двухстах от нее, рядом с двумя грузовиками. Прождали час и сорок две минуты. Наконец вышел этот тип, сел в «эмку», и она тронулась. «Эмка» привела на Первую Мещанскую и остановилась возле пошивочного ателье. Человек покинул машину, зашел в ателье. Преследователи проехали мимо, развернулись, остановились на противоположной стороне и стали наблюдать. Прошло десять минут, двадцать, полчаса, на исходе час. Плавский предложил заглянуть в ателье. Дим-Димыч не согласился – боялся испугать. Он решил использовать прием Плавского. Подошел к шоферу «эмки» и спросил: «Не подбросишь, браток?» Тот взглянул на часы и ответил: «Через пяток минут – пожалуйста!» Дим-Димыч удивился: почему именно через пяток минут? Шофер объяснил: клиент заплатил вперед и предупредил, что если не вернется через час, то шофер может уезжать. Все стало ясно – их ловко провели. Через пять минут «эмка» уехала, не дождавшись своего пассажира. В ателье его тоже не оказалось. Вот и вся история, из-за которой Дим-Димыч не смог встретить меня на вокзале. – Да… – протянул я, готовый продолжать разговор на эту тему, но вовремя спохватился. Нетактично было говорить с Димой о сорвавшейся операции, когда я не узнал еще, в каком положении находятся его партийные дела. Дим-Димыч вынул бумажник, извлек из него четверть листка и подал мне. Это была копия письма на имя майора Осадчего из управления кадров Наркомата. В нем было сказано: «…На заявлении бывшего сотрудника Вашего управления Брагина Д. Д. имеется следующая резолюция руководства: «Если точно установлено, что он не знал об аресте своей родственницы и самоубийстве брата, можно возбуждать вопрос о восстановлении его на работе в органах». – Резолюция неглупая, но и неумная, – прокомментировал Дим-Димыч, забирая у меня бумажку. – В старину говорили, что между резолюцией и ее выполнением остается немалый простор для всяческих раздумий и проволочек. От меня требуют доказательств. Ты представляешь всю глупость такого требования? Как и чем я могу доказать, что не знал о брате? – А чем они докажут, что ты знал? – Они и не собираются доказывать. Это должен сделать я. – Действительно сложное положение, – согласился я. – Фомичев заверил, что сам займется этим делом. А пока что написал в ЦК. Своего я добьюсь. Я смотрел на Дим-Димыча и думал: «Небось на сердце у него кошки скребут. Ему тяжело и больно. А ведь об этом не догадаешься. Говорит он без всякой горечи и, что прямо удивительно, со свойственным ему юмором». – Ну, а, честно говоря, настроение как? – допытывался я. – Настроение у меня особенное… Чего-то жду. Понимаешь, не верю, что так вот все и кончится, что никогда больше не вернусь к вам. – Дим-Димыч смутился. – Ну, к делу… Не верю! Иногда забываюсь, и кажется, будто еще работаю с вами, думаю над какой-нибудь старой операцией. Или вот над этой, связанной с Брусенцовой. Тогда в Москве увлекся, бросился вместе с Плавским за «эмкой». И только потом понял, что вел себя как мальчишка. То есть легкомысленно присвоил себе чужие полномочия Ну, ты понимаешь… – Дим-Димыч растерянно посмотрел на меня, опустил голову. – Но ты не ругай меня. Так уж получилось… Думаю, не во вред делу. – Нет, конечно, – подбодрил я его, – другого выхода не было. В начале разговора и особенно теперь меня беспокоила одна мысль: в какой роли должен выступать Дим-Димыч во всей этой истории с Плавским? Работу мы до последнего момента вели вместе, а теперь он должен был отойти, отойти в силу формальных причин. И я обязан сказать ему об этом. Честно и определенно. Дима уже не сотрудник органов. И хотя в последней операции принимал непосредственное участие, все дальнейшее должно проходить без него. Такова логика. – Плавский знает, что ты… – начал я осторожно. – Теперь знает. Вначале неловко было навязывать человеку свои заботы, А после погони за «эмкой» сказал. – И как он отнесся к этому? – Никак… По крайней мере ничем не проявил перемену, если она и произошла. – Я должен тебя предупредить… – проговорил я, подбирая слова полегче и потеплее. – Немного неловко получается… Плавский да и другие могут неверно понять твои намерения сейчас. – Почему неверно? – искренне удивился Дим-Димыч. – Ну… я имею в виду… формальную сторону. У каждого человека есть дело, занятие, что ли… А просто так ведь никто не станет, например, вмешиваться в работу какого-нибудь учреждения, да и не разрешат ему. Везде есть свои планы, намерения, наконец соображения. Ты понимаешь меня? – Понимаю, – упавшим голосом произнес Дима. – Все ясно и просто как день, что тут не понять! |