Онлайн книга «Маркиз и Жюстина»
Генрих: Но я еще люблю тебя! Анна: Вот это докажи моею казнью! Иначе, кто тебе поверит? А финал и вовсе бэдээсэмный: Анна: Пойдем, любимый! Что должно свершиться, то свершится… Историю назад не повернуть… Противиться бессмысленно! И надо лишь любовью помогать тому, что неизбежно… Говорят, сэр Томас Мор, всходя на плаху, заметил палачу: «Мне помоги, дружок, сюда подняться, а дальше вверх я уже сам уйду!..» Протягивает руку Генриху. Вдвоем они начинают медленно двигаться к эшафоту… В общем, пьеса совершенно гениальная. Я плакала, Господин обнимал меня за плечи. В метро сразу не спустились, пошли шляться по городу. Вечер теплый и влажный. Желтые листья в свете фонарей и под ногами в осенних лужах… Догуляли до половины первого. Как мало надо иногда для того, чтобы все круто изменилось, и мир, яркий и счастливый, вдруг потемнел, как в час затмения, и отразился в душе черной пропастью боли. Что бы было, если бы мы прошли еще немного и спустились в метро на полчаса позже? Или раньше? Или не стали нырять в «Охотный», а дошли по улице до «Театральной»? Но мы оказались у «Охотного» именно в эту минуту и, ничего не подозревая, спустились вниз. В переходе на «Театральную» пустынно, как всегда в это время, и мы обнялись в маленьком закутке у начала лестницы. – Слышь, мужик, бабки есть? Я открыла глаза и обернулась: рядом стоят трое молодых людей лет по шестнадцать-семнадцать явно не в себе. Маркиз пихнул меня за спину. – Отвалите, ребята! Мои деньги не так-то просто взять. – А бабу? – Один из подростков сплюнул на пол, и я увидела нож у него в руке. – Гораздо труднее, – спокойно сказал Господин. И тогда обладатель ножа сделал выпад и в тот же миг оказался на полу, но тут же встал и снова двинулся на Маркиза. И с ним двое остальных. Я вжалась в стену и попыталась ускользнуть в сторону, подальше от бешеного клубка дерущихся людей. На белый мрамор падают капли крови и медленно стекают вниз. Слышен стон: это Его голос! Выхватываю мобильник, клавиатура вспыхивает под дрожащими пальцами: набираю «02». Вероятно, говорю очень нервно, точнее кричу в трубку отчаянным и испуганным голосом. Так что менты прибывают, и даже довольно быстро. Но, как всегда, поздно. Сижу на полу, положив к себе на колени голову Господина, и обнимаю его. Между пальцами течет кровь. А рядом лежат трое грабителей. Я не интересуюсь, живы или мертвы. Не шевелятся – и это успокаивает. Звоню в «Скорую», не особенно надеясь на скорый приезд, и сквозь пелену слез вдруг вижу, что у ближайшего бандита почему-то нет глаз. Поднимаю взгляд, еще не осознавая, что произошло. Ко мне приближаются пятеро ментов с автоматами наперевес. Я убедила их дождаться «Скорой». Они что-то говорят об убийстве и аресте, но, видно, решили не связываться с обезумевшей женщиной, которая готова кусаться, царапаться и биться в истерике, но не отдать раненого любовника никому, кроме врачей. Когда последние, наконец, явились, я помогла погрузить Государя на носилки и хотела ехать с ним в больницу, но мне не позволили – чуть не силой оторвали от него и потащили на Петровку. Там, в кабинете, дали выпить воды. На боку граненого стакана остались кровавые отпечатки моих пальцев. Я тупо посмотрела на руки и взмолилась: – Отпустите меня к нему! – Сначала вы нам расскажете, что случилось. Я рассказала. Молодой мент в штатском, наверное оперативник, смотрит с недоверием. – Девушка, вы хотите сказать, что ваш парень голыми руками убил троих нападавших, по крайней мере, один из которых был вооружен? – Как убил? – Так. Приехавшие врачи констатировали смерть. Вы что, не слышали? – Нет. Я думала о… об Андрее. – У вас серьезные проблемы. Если вы не хотите, чтобы вас признали соучастницей – говорите правду! У него был нож? – У кого? – У вашего друга! – Какой нож? Я же говорила, мы возвращались из театра. Нож был у того, высокого. Я же рассказывала! – И как у Амелина оказался? – Я ничего не видела. Я очень испугалась. Я звонила по телефону. Вам звонила! Оперативник усмехнулся и передразнил: – Она ничего не видела! И допрос пошел по второму кругу. К утру все-таки отпустили, но я пребывала в полной уверенности, что гулять мне недолго – все равно арестуют как соучастницу убийства. Не заезжая домой, ринулась в больницу. Узнала, что Андрей в реанимации. Там, возле стеклянных дверей, тусовались двое ментов, на которых косо поглядывали врачи. – Я к Андрею Амелину! – заявила я. – К нему нельзя! – Пропустите! Один из ментов, видимо еще не совсем потерявший человеческий облик на своей сволочной работе, попытался успокоить меня. – Девушка, в реанимацию вообще нельзя, ни к кому, и мы тут ни при чем. Вот пойдемте к дежурной по этажу. Дежурная медсестра объяснила, что Андрею сделали операцию и что вроде бы все нормально. – Приходите завтра, после обеда. Возможно, вас пустят. По крайней мере все выясните. – А что ему можно? – Бульончик, овощи, котлетки на пару. Да вы идите домой, всю ночь, видно, не спали. Завтра снова не пустили, хотя передачу приняли. Я встала на колени у дверей реанимации и заплакала. Дежурная начала меня утешать: завтра Андрея наверняка переведут в обычную палату и тогда уж точно пустят. И завтра повторилось то же самое. В обычную палату Государя перевели только на третий день. Но у дверей меня остановил все тот же молодой мент. – Мы не можем вас пустить. Запрещено! Я тупо смотрела на него. – Вы же обещали! Пожал плечами. – Запрещено. Взгляд упирается в дверь. Всего лишь дверь палаты отделяет от моего Господина. Рванулась к ней. Мент было попытался удержать меня, но я покачала головой: – Нет-нет! Пустите! Я не зайду к нему. Поцеловала белое крашеное дерево, коснулась его лбом и опустилась на колени. Прошептала: – Прости! Прости! Прости! Обернулась к менту. Встретила его ошарашенный взгляд. Но в тот миг меня меньше всего волновали его чувства. – Пожалуйста, вы не могли бы ему передать, чтобы он меня простил? Наверное, вид коленопреклоненной хорошо одетой женщины затронул какие-то тайные струны его души. Может быть, ему тоже хотелось, чтобы его возлюбленная вот так стояла перед ним на коленях. Попытался возразить, но сам не закончил фразы, плюнул и вошел в палату. |