Онлайн книга «Маркиз и Жюстина»
– Имя? Фамилия? Я назвал. – У Ольги Пеотровской следы насилия по всему телу. Как вы можете это объяснить? – Какие «следы насилия»? – Пять лет жили вместе и не знаете какие? – «Следы насилия»? Не знаю. – Угу! Ну, например, клеймо на ягодице. Я нагнулся и завернул брюки. Следак с некоторым удивлением смотрит на меня. Я повернул к нему ногу. – Такое? – Д-да… – Это Body Art. Сейчас модно. Клеймо вместо татуировки. В салонах делают. – И в каком салоне вам это сделали? – Не помню. – Это не разговор. – Ну что поделаешь! Не помню. Ищите! – Поищем, – задумчиво проговорил следователь. – А следы ожогов и уколов? А шрамы от порезов и проколов кожи? Их тоже в салонах делают? – Я не буду отвечать на этот вопрос. Это не моя тайна. – Детский лепет! – Почему? Что странного, что я не хочу рассказывать о том, что не хотела бы оглашать Жюст… Ольга. – Как вы ее назвали? – Жюстина. – Почему? – Это ник. Мы по Интернету познакомились. – Вы ее пытали? – Что за ерунду вы говорите? – На ее теле следы пыток! – Вы в этом уверены? Он не ответил. Протянул мне бумагу с напечатанным текстом. – Подпишите. Вот здесь. С моих слов записано верно, и мною прочитано. Я внимательно прочитал. Ну, в общем, да. Подписал. Следователь кивнул одному из оперативников. – Ну что? Пишем постановление? – Какое постановление? – спросил я. – Вы задержаны по подозрению в убийстве Ольги Пеотровской. Наверное, я открыл рот. – Убийстве? – Убийстве. Смерть наступила в результате систематических пыток и издевательств. Признаете себя виновным? – Вы что, смеетесь? Следак пожал плечами. – Тогда пишите здесь: «Виновным себя не признаю». Встал с места, чуть не зевнул, чуть не потянулся. – Нам, знаете ли, все равно, кого сажать. Меня заперли в похожий на предбанник каменный мешок, размером с сортир, с зарешеченным окном, выщербленной совковой плиткой на полу и с узенькой лавочкой, вделанной в дальнюю стену. Зачем-то продержали около получаса. Выпустили. Посадили на стул возле казенного столика с лампой. Неопрятный старик (почему-то в белом халате) отобрал и описал вещи (в том числе часы и обручальное кольцо). Потом приказал раздеться. – Наклонитесь! Раздвиньте ягодицы! Это на предмет, ни спрятал ли я чего в заднем проходе. «Вот и первые уроки рабства», – подумал я. – Встать! Вперед! Старческая рука залезла в мои волосы. – Да нет! – услышал я голос за спиной. – Этот из интеллигентных. Вшей нет. Повели в душ. Температура воды градусов шестьдесят. Напор, как из брандспойта для разгона демонстраций. Не струи, а сверла. Я оглядел общую обстановку: после моей утренней ванны здесь можно только испачкаться. Полотенца не дали. Вероятно, имелось в виду, что я высохну сам. Одежду вернули и повели в камеру. Едва приоткрыв ярко-оранжевую дверь с глазком и окошком для подачи еды, втолкнули внутрь. – Добрый день! – вежливо сказал я. В небольшой комнате с тремя кроватями и окошком, зарешеченным так плотно, что за ним ничего невозможно рассмотреть, сидят двое. Один – щуплый невысокий человек лет тридцати. Хитрые глаза и нос с горбинкой. Он мило улыбнулся: – Добро пожаловать! Второй – сын востока. Причем дальнего. То ли китаец, то ли кореец, то ли вьетнамец. – Да он по-русски ни хрена не понимает! – Махнул рукою горбоносый молодой человек. – По-моему, вообще не догоняет, за что его сюда определили. – А вас за что? Если, конечно, вопрос не слишком нескромен. – Да нет. Мошенничество в особо крупных размерах. Ярослав. – Он протянул мне руку. – Очень приятно. Андрей. Убийство, совершенное с особой жестокостью. Его рука напряглась, а улыбка стала несколько вымученной. Он отпустил мою руку нарочито медленно, боясь оскорбить опасного соседа. С той же напряженной улыбкой сел на кровать и отодвинулся куда-то в угол. – Не беспокойтесь, – сказал я. – Я не виновен. – Так ведь я тоже невиновен, – обрадовался тот. – Я – брокер. Меня хозяева подставили. Я посмотрел на него внимательнее. Одет претенциозно, но на особо крупные размеры, пожалуй, не тянет (даже висящий на спинке стула толстый пиджак, бежевый в темную крапинку). Впрочем, почем я знаю, откуда у них начинаются эти самые «особо крупные» размеры? Может, со штуки баксов? Тюремная еда – это отдельная песня, уместная разве что на похоронах. Я долго искал рыбу в поданной через окошко и пахнущей этой самой рыбой неприятного вида тюре. Нашел рыбий скелет. Они что, мясо предварительно счищают? В вареве его тоже не обнаружилось. – Как рыбная ловля? – поинтересовался Ярослав. Я поморщился. – Хуже, чем в Яузе в черте Москвы. – Да ты возьми там сыр «Эмменталь» в упаковочке. Мне передачу принесли. – Спасибо. Кроме «супа», выдали буханку хлеба, отвратительного, но единственно съедобного из тюремного рациона. – Где они берут такой хлеб? – вздохнул я. – А-а! – усмехнулся Ярослав. – История следующая. Его из пыли выпекают, которая на хлебозаводах остается. На специальном заводе по специальной технологии. – Так это же невыгодно! – Ха! Невыгодно! Его же в советское время построили. А времена те были романтические, озабоченные высокими идеями, а не презренной выгодой. Я улыбнулся. Мой сосед мне нравится. Через пару часов меня вывели на «прогулку». Одного. В каменный мешок примерно три на четыре метра. Над стенами, где-то в полуметре, нависает железная крыша, так что видна только узкая полоска голубого неба да втекает в эту дыру свежий морозный воздух. Там, наверху, на стене, прохаживается охранник. И тогда я начал читать стихи: Пять коней подарил мне мой друг Люцифер, И одно золотое с рубином кольцо, Чтобы мог я спускаться в глубины пещер И увидеть небес молодое лицо… Что? Зачем? Что я хотел доказать? Им? Себе? Только то, что я человек, а не животное, запертое в клетке, не машина, способная работать при условии удовлетворения ее минимальных потребностей. |