Онлайн книга «Люди огня»
пусть в Писании его прочтут, в слове о Разбойнике на кресте, что весьма часто утешало меня среди множества падений моих: ибо Тот, Кто Разбойнику милость явил, уповаю, возведет и меня к Вертограду, чье имя одно исполняет веселием меня — дух мой, расторгая узы свои, устремляется к видению его. Сотвори достойным меня, да возможем в Царствие Твое войти! Складывалось впечатление, что пели специально для меня, и даже специально был выбран именно этот гимн. Это было лестно, конечно, но настораживало. После гимнов все-таки началась литургия, и я почувствовал духоту. Своды храма стали ниже, сжались, сблизились и начали давить на меня всей огромной тяжестью скалы над нами. — Извините, я выйду, — шепнул я Михаилу. — Мне надо на воздух. Он увязался вслед за мной. Близился закат. Жаркое солнце пустыни медленно падало к горизонту. Я сел на горячий камень в тени акации. Михаил, как часовой, встал рядом. — Да отвяжитесь вы, — бросил я. — Сидите в ваших душных пещерах, так и сидите! — Мы здесь счастливы. — Без свободы? Без жизни? Без любви? — Небесная любовь гораздо больше, — улыбнулся монах. — Внушить себе можно все, что угодно. — Неужели вы никогда не чувствовали сладости и благоговения во время молитвы? — Чувствовал. Но не во время молитвы, а рядом с Господом Эммануилом. — Эммануил — Антихрист. — А-а, Погибшие, значит! — Это вы — погибшие, — вздохнул Михаил. — Это я уже слышал. Только если Эммануил — Антихрист, откуда тогда благодать, та самая сладость и благоговение? Монах отчаянно замотал головой. — Подделка! — И как же вы различаете?.. — Нам трудно. Зато вам легко. Вы можете сравнивать. Вы ведь знаете благодать от Эммануила, надо лишь вымолить благодать от Христа и сравнить. Давайте поставим эксперимент. — Весьма опасный эксперимент. — Почти всякий эксперимент опасен. Зато вы узнаете истину. — Ну, и как это сделать? — Для начала отстоять литургию. — Эммануил говорил, что это похороны живого. — Так, значит… — Да. Я однажды потерял сознание во время литургии. Очень вредная вещь. Михаил улыбнулся. — Вокруг будут друзья. Вас поддержат. А вам надо только взять себя в руки и не подпускать к себе Врага. — Нет, — резко ответил я и отвернулся. Но от меня не отстали. Ночью, точнее перед рассветом, в мою келью явились Михаил и Map Афрем и безжалостно растолкали меня. — Ну, что еще? — сонным голосом спросил я. — Пойдемте! Это очень важно. Шатаясь, я подошел к окну и вдохнул холодного утреннего воздуха. Это несколько взбодрило меня. Небо едва розовело над темной равниной пустыни. — Это действительно важно? — уточнил я. — Да, очень, — строго сказал Map Афрем. Я посмотрел ему в глаза и понял, что он бессмертный. Так вот откуда у Михаила такой пиетет перед регентом хора! — Ладно, пойдемте. Map Афрем, извините, а вы из этой обители? — Нет, я из Сирии. — А я не мог где-то раньше слышать вашего имени или чего-то похожего? — Возможно. Я взглянул на Михаила. Тот хитро улыбался одними уголками глаз. — Михаил, что вас забавляет? — Нет, ничего. — И он посмотрел на меня как на человека, который встретил слона и не узнал его. Мы спустились на первый уровень и вошли в траурный храм. — Слава показавшему нам свет! — прогремело под сводами. Map Афрем направился к хору, поручив меня Михаилу. Меня сразу окружили другие монахи, причем очень плотно. — И ради этого вы подняли меня ни свет ни заря? — возмутился я. — Тихо, тихо, — прошептал Михаил и крепко сжал мою правую руку у запястья. Одновременно пожилой невысокий монах взял меня за левую руку. Я нервно оглянулся. Сзади стоял огромный черный эфиоп, тоже монах, явно готовый в любой момент прийти на помощь своим братьям. Я попытался вырваться и почувствовал у себя на плече его тяжелую ладонь. — Тихо, тихо, — повторил Михаил. — Лучше послушайте. Ничего же страшного не происходит. — Где Марк?! — Не кричите. Увидите вы вашего Марка. Всему свое время. — Когда? — Не сегодня. — Сволочи! — Замолчите! Я сжал губы. Близился тот самый мерзкий момент этого похоронного действа, когда мне стало плохо в соборе святого Штефана. — Приидите и ядите, сие есть тело мое, — провозгласил священник. — Сие есть кровь моя, за вы изливаемая, — и сквозь полупрозрачную ограду алтаря я увидел, как пали ниц священники, и храм закружился надо мной. Вероятно, я повис на руках у монахов. Но паники по этому поводу не случилось. Я даже не успел отрубиться окончательно, как мне под нос сунули что-то резко пахнущее, типа нашатырного спирта, и ко мне вернулось восприятие реальности. Меня бережно поставили на ноги, по продержался я недолго. Когда вынесли чашу, мне снова стало плохо. И все повторилось. Поддерживающие руки монахов и нашатырный спирт. — У вас нет сердца! — простонал я. — Отпустите меня! Мне очень плохо! — Лучше сейчас, чем потом, — строго сказал старик. Не понимаю, как я дожил до конца литургии. Смутно помню, как на середину храма вынесли большую белую свечу, и тогда монахи наконец сжалились надо мной и под руки отвели наверх, в мою келью, и уложили в кровать, а потом оставили меня, и я услышал, как в замке повернулся ключ. Я снова был пленником. Хотя, конечно, я был им с самого начала пребывания в монастыре, просто понял это только сейчас. Весь день меня не трогали, только Михаил принес надоевшие инжир и финики. Я сидел на кровати и рассеянно смотрел в окно. — Я рад, что вам лучше, — улыбнулся монах. — Спасибо за участие! — шутовски поклонился я. — Что у нас на завтра — дыба или «испанские сапоги»? |