Книга Люди огня, страница 72 – Олег Волховский

— Здесь надо знать автомат, а не местные обычаи. Угомонись, Варфоломей, ты мне нужен здесь.

Я сочувственно посмотрел на Варфоломея. Жаль. По-моему, он просто устал ждать приказа Господа о сэппуку. Ещё раз жаль. Варфоломей являл для меня пример совершенного человека, поскольку обладал красным дипломом и черным поясом. Нет, первое я еще в состоянии понять, но уж второе!..

Варфоломей покорно склонил голову.

Аэропорт был взят к одиннадцати вечера, а к утру город был нашим. Около девяти Марк сообщил об аресте императора. Только аресте. Эммануил строго-настрого приказал пальцем его не трогать.

В десять пятнадцать Господь вошел в комнату, где содержался потомок богини Солнца, и охрана встала у дверей. Они вышли вместе. На руке у императора чернел символ спасения.

В полдень по радио и телевидению, которые наконец заработали, были переданы сообщение о капитуляции и обращение императора к японскому народу. Мы победили.

Мы с Марком направлялись в район Есивара. Точнее, туда направлялся Марк. Лично я совершенно не понимаю, зачем платить четыреста солидов за то, что можно получить совершенно бесплатно. И у Марка проблем с этим ничуть не больше, чем у меня. Нет, язык, конечно, у меня лучше подвешен, зато у Марка общий вид куда солиднее.

— Ну, говорят, гейши — это совсем другое дело, — оправдывался Марк.

Мой друг явно эффективно избавлялся от порока скупердяйства: сначала алмазные запонки, теперь это. Уж не заболел ли?

Город медленно приходил в себя после войны. Убрали с улиц камни и битое стекло, вставили новые стекла в окна и витрины. Местное население смотрело на нас косо, но предпринимать что-либо не осмеливалось. Тем не менее мы взяли с собой двух телохранителей, Сергея и Артема. Вечерние улицы были ярко освещены. Вскоре мы оказались под сияющей зеленой вывеской с надписью: «Бильярдная». Я оживился.

— Марк, давай зайдем.

— Ты играть-то умеешь?

— Еще бы! В студенческие годы это составляло основную часть моих доходов.

— Да-а?

— Сомневаешься? Сейчас увидишь!

Мы поднялись на второй этаж, и я подошел к одному из столов. Марк с охраной откочевали в бар. Здешний бильярд несколько отличался от нашего: лузы были больше, а шары меньше. Возможно, так даже проще. Я поинтересовался, играют ли здесь на ставки (еще как играли!), и для разминки сыграл на сто солидов. Не то чтобы мне нужны были деньги, но без этого как-то скучно. Играть оказалось непривычно, но я быстро приноровился и выиграл. Потом еще. Мне это понравилось. Солиды местных мастеров покорно оседали в моих карманах, а их бывшие хозяева с уважением смотрели на Знак на моей руке, когда я держал кий, верно, считая, что все дело в Солнце Правды.

— Петр, может, пойдем? — пристал ко мне уже изрядно подвыпивший Марк.

— Хочешь — иди!

— Ладно, тогда я тебе охрану оставлю, — согласился Марк и опрокинул в себя остатки чего-то, содержавшегося в маленькой фарфоровой чашечке.

Часа через два со мной уже никто не решался играть, и я пошел к соседнему столу. Здесь был свой чемпион. Японец, но на его руке тоже был Знак. Странно! Мы здесь недавно, и общей присяги еще не было, а я не знал этого человека.

Он в очередной раз выиграл и улыбнулся мне с истинно японской вежливостью.

— Хотите сыграть?

— С удовольствием. На сколько?

— У меня не совсем обычное предложение. Если выигрываю я, то вы слушаетесь меня во всем в течение месяца, если вы — то наоборот.

Я внимательно посмотрел на него.

— Это ставка Лойолы в игре против Франциска Ксаверия [48] . Вы иезуит?

— Да, молодой человек. Я имею честь служить Обществу Иисуса, — он сдержанно поклонился. — Меня зовут Луис Сугимори Эйдзи, самурай.

Факт принадлежности одного человека одновременно к иезуитам и самураям как-то не укладывался у меня в голове, хотя был же рыцарем сам Лойола.

— Луис Сигимори Эдзи-сан, — старательно повторил я.

— Можно просто «Луис». Это мое христианское имя, — смилостивился самурай.

— Петр Болотов.

— Я знаю. Я видел вас в Риме, на присяге.

Нельзя сказать, чтобы мне это было приятно.

— Вы были там?

— Да, вместе с моими братьями по ордену.

Ну теперь хотя бы понятно происхождение у него знака.

— Так вы согласны на мою ставку, Болотов-сан?

Я колебался. Ставка мне не нравилась. Как известно, для Франциска Ксаверия его проигрыш окончился тем, что после месяца «духовных упражнений» с Лойолой он бросил все и вошел в Общество Иисуса.

— В конце концов, мы же служим одному господину, — проговорил японец и положил руку на край бильярдного стола, демонстрируя Знак.

— Ладно. Но две недели.

— Хорошо.

И мы начали партию. Сначала все было отлично. Шары покорно катились в лузы, пересекая стол по красивейшим траекториям, так что мой соперник скоро погрустнел. Я был совсем близок к выигрышу, когда на столе возникла очень хитрая комбинация. И я решил продемонстрировать мой коронный прием, открытый парижским бильярдистом Миньо. Если сильно ударить по шару кием, наклоненным под большим углом к столу, то сначала шар пойдет вперед, и можно расправиться с тем, что перед ним, а потом остановится и устремится назад, и так можно разобраться еще с одним, а лучше двумя или тремя шарами. Я ударил и уже ждал аплодисментов публики, как вдруг пол подо мной вздрогнул и в баре зазвенела посуда. Я еле удержался за край стола. Все длилось не более половины минуты и сразу стихло. Но этого оказалось достаточно. Шары сместились со своих траекторий, и ни один из них не достиг лузы.

Самурай даже не изменился в лице. Он как ни в чем не бывало загнал в лузы оставшиеся шары и победно посмотрел на меня. Вероятно, вид у меня был жалкий.

— Наверное, вы не привыкли к землетрясениям, господин Болотов, — произнес он. — У нас это часто бывает. Я не засчитаю эту партию. Давайте сыграем еще одну.

Я кивнул. Но игра не шла. Все-таки я привык стоять на твёрдой земле, а не ждать каждую минуту, что она подо мной запрыгает. И я проиграл. С не слишком разгромным счетом, но проиграл. Японец улыбнулся и положил кий.

И тут тряхнуло еще раз. Точнее, затрясло так, что невозможно было удержаться на ногах. Я схватился за стол, но он оказался не надежнее пола. Стены трещали и ходили ходуном, в окнах полопались стекла, и рамы начали деформироваться, как старый автомобиль на переработке. Сверху посыпалась штукатурка. Я посмотрел на потолок. По нему пролегла глубокая темная трещина, и он складывался как гигантская книга, по этой трещине, словно по сгибу листа, направив на меня острые зубья сломанных металлических конструкций.