Онлайн книга «Казароза»
— Откуда у вас этот пистолет? — Я военный врач, мне по штату положено. Эту фразу Свечников слышал уже раз десять. Как, впрочем, и все остальное. — С собой-то зачем его принесли? — Я же вам говорил. Чтобы дома не оставлять. — Говорили, но я так и не понял почему. — Боялся, что украдут. — Кто его может украсть? — Мало ли. — Вы что, всегда носите его с собой? — Не всегда. — А позавчера для чего взяли? — На всякий случай. Не хотел оставлять дома. Точно такой же разговор состоялся между ними полчаса назад. Сейчас круг замкнулся по второму разу. Вздохнув, Свечников перевел взгляд на Иду Лазаревну. — Ты-то меня почему обманула? — В чем? — искренне удивилась она. — Еще спрашиваешь? — Я тебя не обманывала. Я в самом деле нашла его около нужника. — Почему не сказала, что это его пистолет? — А зачем? — Здрасте! Я же тебя спрашивал, чей он. — Я и ответила: теперь — мой. — Но я спросил, чей он был раньше, и ты сказала, что не знаешь. — А кто ты мне такой, чтобы все тебе рассказывать? — парировала Ида Лазаревна. — Ладно. — Свечников поднялся. — Поехали. — Интересно, куда это? — В губчека. Не хотите говорить мне, расскажете там. — Пожалуйста, подождите! — остановил его Сикорский. — Что именно вы хотите знать? — От вас — одно. Чего ради вы притащили этот пистолет в Стефановское училище? — А от меня? — спросила Ида Лазаревна. — От тебя — другое. Сама знаешь что. — Почему я не доложила тебе, чей это пистолет? — Да. — Не хочу, миленький, чтобы председателем правления выбрали тебя. Варанкина так и так не выберут, а лучше уж он, — кивнула она на Сикорского, — чем ты. — Какая тут связь? — Элементарная. Ну, испугался человек. Почему, не важно. Все мы теперь пуганые. А ты вокруг этого несчастного пистолета такое бы накрутил! Я тебя знаю. У Ивана Федоровича не осталось бы никаких шансов. — Идочка, выйди, на минутку, — попросил Сикорский, когда она умолкла. — С какой стати? Это моя комната. — Хорошо, тогда мы выйдем. В коридоре, плотно прикрыв за собой дверь, он сказал: — Жена у меня пьет. Осенью напилась до полного безумия, взяла мой пистолет… Словом, чуть его не убила. — Сына? — догадался Свечников. — Да. Плечико ему поранила, но решила, что все, мертв, и выстрелила себе в грудь. Чудом жива осталась… А все ради меня. Чтобы нашел я себе другую, детишек нарожал, был бы счастлив, а ее, мертвую, снова полюбил бы за то, что она для меня сделала… Слава богу, оба живы, но пистолет я с тех пор дома не оставляю. Хоть он и без патронов, а все-таки от греха подальше. Она ведь это дело не бросила. Попивает. — На что вам пистолет-то? Сдали бы, и делу конец. — Не могу. Без него моя Ольга Глебовна в два счета сопьется. Атак покажешь его ей, она как-то в разум входит. Вернулись в комнату. — Тряпочки чистенькой у тебя не найдется? — обратился Сикорский к Иде Лазаревне. — Какой еще тряпочки? — Желательно белой. — Для чего это? — Увидишь. Он с сомнением принял протянутый ему лоскут, относительно белый, но грязноватый. — Ладно, сойдет. С треском оторвал кончик, намотал его на карандаш, затем взял со стола пистолет, ввел этот банник в дуло и, покрутив там, вынул обратно. — Ни пятнышка, видите? — продемонстрировал Сикорский снятую с карандаша тряпочку. — Нагара нет, значит, в последнее время никто из него не стрелял. — Что я и говорила, — победно улыбнулась Ида Лазаревна. — А ты не верил. — Ты, случаем, его не почистила? — спросил Свечников. — Странный вопрос, — ответила она высокомерно. — Почему? — Для тебя — странный. Ты же меня знаешь. Действительно, что-либо мыть, вытирать и чистить было не в ее правилах. — Казарозу убили не из него, — подытожил Сикорский, кладя пистолет на стол. — Какого же черта, — взорвался Свечников, — вы его выбросили? Можете мне объяснить? — Нет. — Не хотите? — Не могу. — Почему не можете? — Сам не знаю. Как-то так получилось. Выбросил, а потом уж сообразил, что можно было и не выбрасывать. Свечников скверно выругался и, оставив пистолет на столе, вышел на улицу. След в очередной раз оказался ложным. Нейман сбил с толку своими подозрениями, будто стреляли в него, Свечникова, а попали в Казарозу. Теперь он знал про нее многое, но понимал хуже, чем раньше, когда не знал ничего. Стоило только подумать о ней, как она превращалась в пятно пустоты. Тайна ее души таилась в загадке ее смерти. Берясь за вожжи, он впервые со вчерашнего вечера подумал о гипсовой ручке. Одновременно, как когда они с Сикорским отъезжали от гортеатра, в кончиках пальцев опять ожило какое-то мутное воспоминание, до сих пор так и не сумевшее облечься в слова. Варанкин был дома. — Жена говорит, — сказал он, — вы ко мне вчера заходили. Со стола ничего не брали? — Брал. Если снова напишете, — предупредил Свечников, — мне тоже есть что про вас написать. — Что, например? — Что вы — не марксист, а перекрасившийся гиллелист. — Даневич накляузничал? — Какая разница, кто? Факт остается фактом. Гиллелизм — новая еврейская религия, а гомаранизм произошел от гиллелизма. Естественно, вы это скрываете. То, что осталось от гипсовой ручки, побрякивало в кармане пиджака. Не вникая в протесты Варанкина, уверявшего, будто от гиллелизма до гомаранизма сто верст, и все лесом, Свечников по одному выложил эти обломки на стол, а затем, как из мозаики, сложил из них исходную фигуру. По мере того, как она рождалась из хаоса, на лице Варанкина проступало вялое недоумение. — Что это? — спросил он, когда работа была закончена. — Не притворяйтесь. Вы все отлично понимаете. Своим указательным пальцем Свечников коснулся гипсового, отходящего от остальных. — Это, — сказал он, — еврейский народ, и он указывает путь к всечеловечеству. Правильно? |