Онлайн книга «Книга»
|
— Злобный Витенька. — Вот-вот. Злобный. Ты тогда, небось, думал, что его злоба — аномалия какая… а он просто опередил свое время. Как Эйнштейн. Безымянный гений Витенька. Смешно, правда? И насчет мыльных опер тоже он просек. Он, а не кто-нибудь. Не я, мечтатель, не ты, интеллигент, не Клим, свихнувшийся на поисках истины и даже не тихий алкоголик Струков. Потому что суть этого народа — Витенька. Не мечты, не правдоискательство и не пьянка, а злоба и мыльные оперы. Мыльные оперы — раз! Злоба — два! Первое заменяет реальность. Второе — понятная реакция на расхождение желаемого с дейвств… с дейст… с действительным. Последнее слово Сережка выговорил только с третьей попытки. Он был уже заметно пьян. — Клим так не думал, — твердо сказал Сева. — Клим! — Сережка презрительно фыркнул. — Клим! Клим — типичный пример чужого враждебного влияния. Ты сам подумай: где он ее искал, свою правду? Здесь, среди родных Перунов? Хрена! К вам подался, в Жидовию, извини за грубое слово… — По-моему, ты уже лыка не вяжешь, — спокойно ответил Сева. — Христианство — чужое? Враждебное? Клим просто решил поискать поближе к истокам. Он всегда был очень дотошным. Сережка поднял на него расползающиеся зрачки. — Э, нет, шалишь… — он погрозил пальцем. — Ты меня не собьешь, господин еврей. Во мне Витенька сидит, помнишь? Злобный Витенька. — Скорее, пьяный Струков, — сказал Сева насмешливо. — Я, пожалуй, пойду спать. — Погоди… Струков — это да, ты прав… но это внешне, а по сути — Витенька. И про христианство не впаривай, не надо. Христианство, оно тоже не так просто. Нет, сама сказочка про Исусика — вполне себе ничего. Тянет на хорошую мыльную оперу… — он расхохотался. — В мыльных операх тоже постоянно воскресают. И зачатия непорочны. И проститутки праведны. А уж чудеса вообще на каждом шагу… Насчет Нового Завета спору нет — наше, мыльное. Беру и подписываюсь! Но какого, спрашивается, хрена, к нему прицеплен ваш еврейский вагон, все эти Моисеи и Соломоны? Этот невидимый боженька? Зачем нарушать чистоту жанра? А? Люди хочут видеть, понял? Им эта невидимость ни к селу, ни к городу. В мыльной опере все должно быть ясно: вот санчо, вот ранчо, вот пончо. А вы что нам подсовываете? Э, нее-ет… не пойде-е-т… Сережка снова погрозил кривым пьяным пальцем. Сева встал и пошел из кухни. — Не обижайся, друг! — крикнул ему вслед Сережка. — Это не личное, поверь. Просто бизнес. Просто мыльный бизнес… Ханна спала, но проснулась, когда он лег рядом, сонно забормотала, прижалась. — Где ты так долго был? Зачем? — Спи, любимая, — прошептал Сева. — Это такой местный спорт: кухонное философствование под выпивку. Спи, завтра у нас трудный день… День действительно оказался трудным, труднее ожидаемого. Единственная полезная информация, которой располагали Сева и Ханна, заключалась в том, что конференция кумранистов проходит на Восточном факультете Университета. Сева предлагал поехать туда сразу, с утра, но Ханна настояла на предварительной телефонной разведке боем. По несложной цепочке они добрались до оргкомитета, а затем и до гостиничного номера профессора Школьника. Увы, здесь их ждало разочарование. Школьник и слушать не захотел о встрече по поводу медного свитка. — Мне очень жаль, Ханна, — сердито сказал он. — Но это переходит все границы. Я слышу об этой находке уже в третий раз, причем дважды до этого дело заканчивалось трупами. По-моему, вам следует обратиться с этим в полицию, а не в академию. — Но, профессор, — взмолилась Ханна. — Мы специально приехали за вами в Петербург. Это вопрос жизни и смерти… — Тем более, — отрезал Школьник. — Тем более — в полицию. Жизнь и смерть — это их специализация. Знаете, все это более чем странно. Вы же талантливый археолог! Ну зачем вам влезать в какие-то темные делишки, да еще и впутывать в них меня? Нет-нет, увольте. Кусая губы, чтобы не расплакаться, Ханна положила трубку. Это была серьезная неудача, если не катастрофа. — Не переживай, — попробовал успокоить ее Сева. — На Школьнике свет клином не сошелся. Обратимся к другим. — Как ты не понимаешь! — всплеснула руками Ханна. — Он наверняка предпредит этих «других»! Ты, видимо, представляешь себе эту конференцию наподобие трехтысячного конгресса, какие устраиваются твоими компьютерными фирмами. Но здесь не то, Севочка. Кумранистов всего три-четыре десятка на весь мир! Все всех знают лично… теперь нас не примет никто! Никто! Ну какая я дура, все испортила! Нужно было послушать тебя и просто поехать туда напрямую! Да, — подумал Сева. — Тут уже действительно дорог ценный совет, как говорят попавшие в матовую сеть шахматисты. Но к кому он мог обратиться здесь, в Питере, где не осталось ни друзей, ни знакомых? Конечно, можно подождать, пока проснется похмельный Сережка. Но навряд ли у Сережки есть связи в академическом мире… он, как выяснилось, все больше по мыльным делам… Позвонить тетке — может, у нее кто найдется? Кем она до пенсии работала, дай Бог памяти? Где-то в Публичке… Звонить? Не звонить? Если звонить, то придется ехать навещать, иначе неудобно… Сева взглянул на часы: половина девятого; Сережка проснется не ранее полудня, а то и позже. Он нашел в записной книжке нужный номер и снял трубку. — Алло… — Тетя Нина? — Господи, кто это?.. Севушка, неужели ты? Откуда, ты, мальчик? Сева улыбнулся. Ему вдруг стало стыдно своих недавних сомнений. — Я в Питере, тетя Ниночка. Как ваше здоровье? — Господи, вот счастье-то! — старушечий голос в трубке звенел радостью. — Я уж и не думала тебя увидеть. Когда ты заедешь? Ты надолго? — На три дня. А заехать могу хоть сейчас. Пустите? — Сейчас… конечно, конечно! Подожди, у меня и нету ничего, я только выскочу в магазин… Через час, ладно? — Вот только этого не надо, тетя Нина, — твердо сказал Сева. — Никуда не выскакивайте. Мы все принесем с собой. — Мы? Ты с женой? С Леной? — Гм… нет… то-есть, да. С женой, но не с Леной. Ее зовут Ханна. Я вас познакомлю. Закончив разговор, Сева повернулся к Ханне. — Так, поехали. Что? Что ты так смотришь? — Ты уже второй раз называешь меня своей женой. Хоть бы моего согласия спросил… — А зачем? — удивился Сева. — Можно подумать, что ты меня спрашивала. — Я? Когда? Что ты имеешь в виду? — Как это «когда»? Тогда, на шоссе, после того, как застрелили Леонида. Ты что, забыла? Все, госпожа дорогая, карты сданы. Назвалась женою, полезай в постель… Она по-прежнему смотрела на него исподлобья, со странным выражением. — Что? — Если с тобой что-нибудь случится, я тут же умру, — раздельно сказала Ханна. — У меня засохнет живот, и отвалятся ноги, а сердце просто сгорит, а груди раздуются и лопнут, как воздушные шарики, а руки… |