Книга Ментовские оборотни, страница 114 – Владимир Гриньков

Я осторожно стал подниматься. Без резких движений. Чтобы он не насторожился и ничего не заподозрил. И когда я поднимался, Никита отступил на три шага назад, благоразумно увеличивая разделявшее нас расстояние. Все он понимает. На лету схватывает. Толковый парень, черт его дери. И я оказался в крайне затруднительном и даже глупом положении. Я уже встал в полный рост, подтверждая таким образом свою готовность следовать за Никитой к его машине, но идти мне туда было нельзя, и здесь оставаться я теперь уже не мог, а о том, чтобы дотянуться до Никиты, как мне мечталось, не было и речи.

Никита выжидательно смотрел на меня.

– Нет, я все-таки здесь побуду, – сказал я нерешительно.

– Евгений Иванович! – протянул Никита с укоризной.

– Нет, правда, – валял я ваньку. – Ну зачем я буду задерживать тебя?

– Мне нетрудно. Я весь ваш.

Не отстанет. Я ему нужен. Тропинин дал ему четкие указания.

– Идемте! – предложил Никита.

Настойчиво так получилось.

Я сделал шаг в направлении Никиты. Он отступил в сторону, будто открывая путь передо мной, а на самом деле сохраняя между нами прежнюю дистанцию в несколько шагов.

Не подпустит.

Но я сделал попытку.

Я пошел на него.

Он тотчас выхватил из-под куртки свой «макаров», клацнул затвором и произнес давным-давно затверженное:

– Стоять! Милиция!

Все-таки он мент, конечно. Но одновременно и бандит, вспомнилась мне фраза Платона Порфирьевича Гуликова.

Никита обошелся без этих картинных стоек – когда ноги как можно шире, пистолет в вытянутых руках, нацелен прямо в лоб, – он спокойно стоял передо мной, держа пистолет в опущенной руке, но в этом спокойствии я угадал холодную решимость убить меня. Сделай я еще хоть шаг, и он придет в движение. Если решит все сделать по уставу, тогда первый выстрел будет в воздух. А если он не собирается документально оформлять факт применения оружия, тогда он шлепнет меня без всяких церемоний, первым же выстрелом.

– Что такое? – спросил я у него. – Ты с ума сошел?

– Стойте спокойно, Евгений Иванович, – посоветовал Никита. – Так будет лучше.

Он так говорил, как будто был мне лучшим другом и не желал мне зла.

А далеко у него за спиной тем временем появился Тропинин. Он ковылял в нашу сторону, и я только теперь понял, что Никита наверняка сообщил Тропинину о том, что я здесь появился, и задачей этого парнишки с пистолетом было не убить меня, а задержать, не дать возможности мне скрыться, и покуда мы с ним здесь точили лясы, Тропинин успел сюда примчаться.

Никита пока еще Тропинина не видел, и у меня оставалась минута или даже меньше на то, чтобы попробовать вырваться из этой западни.

– Уж лучше тогда пойдем в машину, – сказал я примирительно Никите. – Ты не против?

Я старательно демонстрировал ему, что буду делать только то, что будет им одобрено.

Но теперь он колебался. Когда он меня заманивал в машину и мы оба еще делали вид, что ничего серьезного не происходит, сомнений у него не было. А теперь, когда сброшены маски, ему уже все видится иначе.

– Здесь открытое место, – сказал я. – Так и будем стоять с тобой, как два дурака?

Скоро люди тут появятся, он и сам это понимал.

И он задумался.

А Тропинин был все ближе.

Но Никита все еще его не видел.

– Пойдем? – предложил я и качнул рукой, указывая направление.

Платформа была приподнята над землей не меньше чем на полтора метра, и спуститься с нее можно было по лестнице метрах в тридцати от нас, но я не хотел идти до лестницы, а хотел прыгнуть с платформы, потому что в таком случае и Никита будет прыгать тоже, а в прыжке какой же из него боец? Тут внимание его будет рассеяно, тут ему уже из своего пистолетика пулять не так сподручно.

Я сделал осторожный шаг к краю платформы и снова спросил:

– Пойдем?

Никита не возражал. Пистолет держал в опущенной руке.

– Я первый? – спросил я, уже видя, как близко этот чертов Тропинин.

Никита промолчал.

Я прыгнул.

– Никита! – раздался голос Тропинина.

Никита заполошенно оглянулся на крик.

Я бросился прочь от платформы.

– Стой! – крикнул мне вслед Никита. – Стреляю!

Этот крик только добавил мне энтузиазма, и я припустил так, будто впереди меня ждала как минимум золотая олимпийская медаль. Только это был фальстарт. И попытку мне не засчитали. Из кустов навстречу мне внезапно шагнул вихрастый опер Миша, и я ни удивиться его ненужному появлению не успел, ни испугаться, потому как буквально налетел на его кирпичеобразный кулак и кувыркнулся в траву, ничего не видя из-за залившей мои глаза крови. В следующее мгновение оказавшийся нестерпимо тяжелым Миша оседлал меня, вывернул мне больно руки и тренированно защелкнул на моих запястьях наручники.

После этого он у меня спросил:

– Может быть, вам надо вызвать вашего адвоката?

Издевался, гад.

* * *

Втроем они заволокли меня в кусты и бросили в траву лицом. Я слышал, как Никита сказал Тропинину с сочувствием в голосе:

– Ого, как он вас, Александр Борисович!

– Стулом меня дубасил, сволочь, – сообщил Тропинин. – Я, главное, не ожидал такого костоломства. Кто он такой, да? Фраерок из телевизора. Разве ждешь, что он как Рэмбо будет молотить?

Вспомнив о былых обидах, он подошел и врезал мне ногой по ребрам. Я взвыл. Ему понравилось, и он еще поупражнялся. Было очень больно.

– Наталью нашли? – спросил Никита.

– Нет.

– Куда же он ее подевал? – удивился Никита.

Он наклонился надо мной.

– Евгений Иванович! Наталья вам зачем?

Я только скрипнул зубами в ответ. Никита тяжело вздохнул, но бить не стал.

– Что делать будем? – спросил он у Тропинина.

– Сейчас определимся, – ответил тот. – Электричка – когда?

– Через пятьдесят минут примерно, – повторил мое вранье Никита.

– Пятьдесят – это хорошо, – оценил Тропинин.

Здесь долго еще никто не появится, и время, следовательно, есть.

– Ты присмотри за ним, – сказал Тропинин. – А мы с Михаилом пока определимся, что к чему.

Они вдвоем с вихрастым Мишей отошли в сторонку, но встали так, чтобы нас с Никитой видеть.

– Они же тебя убьют, дурачок, – сказал я Никите. – Им с тобой делиться смысла нет.

Это я от отчаяния так заголосил. Я в наручниках, их трое, и вокруг никого, так что у меня нет шансов. Разве что попробовать столкнуть их лбами. Даже не столкнуть, а посеять зерна сомнения. Бессмысленно и безнадежно, конечно, но очень уж жить хочется. До последнего цепляешься. Но я Никиту не пронял. Он вообще никак не отреагировал на мои слова.