
Онлайн книга «Баксы для Магистра»
* * * По разбитой дороге добирались почти целый час. – Его в центр приглашали переехать, – рассказывал Антон Николаевич. – Шмудякова нашего, значитца. – В Москву, что ли? – Почему же в Москву? – вроде даже обиделся Иванов. – В Рязань! – А-а, – протянул осторожный Миша Каратаев. – Понятно. А он что? – Отказался! – с гордостью произнес Иванов, давая понять, что иначе его земляк поступить и не мог. – Почему? – А вот такой он у нас! – сказал с еще большей гордостью Антон Николаевич. – Да вы и сами увидите. Деревня, в которую они в конце концов приехали, производила не столь скорбное впечатление, как та, в которой один-одинешенек жил окончательно спятивший бывший знатный комбайнер Волобуев. Здесь дома не были заколочены, на единственной пыльной улице прогуливались куры, а за машиной с телевизионщиками долго гнался пес – облаивал машину и все норовил укусить ее за колесо. Подъехали к дому знатного шахматиста. – Только вы это! – вдруг всполошился Антон Николаевич. – Вы с шахматами-то как? Дружите? – Не то чтобы очень, – честно признался Миша. А его спутники и вовсе промолчали, что совсем уж повергло Антона Николаевича в уныние. – Да вы что! – сказал он в сердцах, да еще и с таким осуждением, будто его спутники только что признались ему не в шахматной безграмотности, а в пристрастии к какому-то смертному греху. – Он с вами и говорить не станет! Если ему только признаться, что с шахматами дружбы никакой не имеешь… – Спокойно! – объявил Миша, заметно внутренне подобравшись при этом. – Надо в шахматы уметь – будем уметь! И не в таких переделках бывали! Его ничто не могло выбить из колеи. Снимая свои репортажи, он нырял в прорубь с ледяной водой, вступал в ряды коммунистической партии и даже ел живых червей, которые были длинные и белые, как макароны, – это он так иллюстрировал собственный рассказ о быте и нравах какого-то очень отсталого племени. А тут всего-навсего какие-то шахматы. Подумаешь! – Хорошо, – вздохнул Иванов. – И все-таки вы поосторожнее с ним. Он на почве шахмат совсем больной. Подумал немного. – А может, лучше к Полузверскому поедем? – предложил он вдруг. Телевизионщики переглянулись. – К кому, простите? – уточнил Миша Каратаев. – У нас в одной деревне гармонист живет. Полузверский его фамилия. То есть это не фамилия, конечно, а псевдоним. А настоящая у него фамилия Недогоняев. Ну как такую фамилию на афишу? – А он выступает где-то, что ли? – А как же! – воодушевился Антон Иванович. – В клубе местном. Большой успех имеет. Вам понравится, вы увидите. Он и в программе «Играй, гармонь!» участие принимал. Его по телевизору показали, а потом еще повтор был. Давайте к нему поедем? – вдруг просительно заключил Антон Николаевич. – А Шмудяков? – напомнил Миша. – Да ну его! Беспокоюсь я чего-то! – Э-э, нет, – сказал на это Миша. – Уже ведь приехали. И что же теперь – уезжать? Нет, давайте уж сначала с шахматистом пообщаемся. – Давайте, – вздохнул Антон Николаевич. Вышли из машины, Иванов первый протопал по дорожке. Но на крыльцо не взошел, остановился и громко позвал: – Шмудяков! Ты дома? Очень скоро распахнулась дверь, и из дома на крыльцо ступил вертлявый мужичок с по-ленински хитрым прищуром карих глаз, неаккуратно причесанными вихрами на голове и несвежим квадратиком пластыря на правой щеке. Он быстро скатился с крыльца, сунул Иванову свою сухую ладошку для приветствия и отрывисто произнес: – Здравствуйте, товарищи! Обомлевший от неожиданности Миша Каратаев потрясенно наблюдал за происходящим. Он готов был голову дать на отсечение – с этим мужичком он расстался всего какой-нибудь час назад, и тогда фамилия этого человека была Волобуев. – Ах, товарищи! – выпалил совершенно счастливый Волобуев-Шмудяков. – Вы и представить себе не можете, что я только что сотворил! Я же нашел решение! Позиция Нимцова-Шонефельда! Ведь считалось, что решения нет! А оно есть! Я нашел! Нашел! На радостях он привстал на цыпочки и поцеловал Мишу Каратаева в губы. У Миши отвисла челюсть. Шмудяков этого даже не заметил. – А ведь еще одно решение есть! – вдруг воскликнул он. – Есть! Ах ты, господи! Схватился за голову и умчался в дом – записывать. – Видите? – значительно сказал Антон Николаевич. – Я ведь вас предупреждал! – А-а… Э-э, – произнес совершенно деморализованный Миша. – Что вы сказали? – Э-э, – протяжно озвучил собственноручную растерянность Миша. – Э-э-это кто? – Шахматист наш, Шмудяков. Я вам про него рассказывал. – А там? – спросил Миша, безвольно тыча пальцем куда-то в горизонт. – Где? – Ну, комбайнер, в смысле. – Волобуев? – Ну да! – А что такое с Волобуевым? – озаботился Антон Николаевич. – Они что – братья? – Кто? – Ну, эти. Волобуев и Шмудяков этот. – Да вы что? – сказал Иванов. – Какие же они братья! – Ну, похожи! – Разве? – очень искренне удивился Антон Николаевич. Должен вам сказать, что эту свою искренность он целую неделю репетировал под моим чутким руководством и теперь у него все так естественно получалось – не подкопаешься. – Похожи, – растерянно подтвердил Миша и даже обернулся к своим спутникам, ища у них поддержки, но и на них искреннее удивление Антона Николаевича Иванова произвело столь сильное впечатление, что они уже не были уверены ни в чем! Миша Каратаев злобно потер виски, будто у него очень некстати разболелась голова. – Ну, хорошо, – пробормотал он. – Ну, пусть они не братья. Ведь не братья? Глянул на Иванова испытующе. – Не братья, – подтвердил тот. – И даже не родственники. – А это вот откуда? – ткнул себя в щеку Миша. – А что там у вас? – всмотрелся в его щеку Антон Николаевич. – Что-то я ничего там не вижу. – Да не у меня! – сказал с досадой Миша. – У шахматиста этого, черт бы его побрал! – А что там у него? – Пластырь! – сказал Миша. – Один к одному как у комбайнера! Пластырь-то откуда? – Не знаю, – пожал плечами Иванов. – Хотя можно спросить, конечно. У самого Шмудякова, значитца. А сам Шмудяков, до невозможности похожий на спятившего комбайнера Волобуева, уже появился на крыльце, радостно потирая руки. Он спустился по ступенькам, блаженно улыбаясь каким-то своим шахматным мыслям и явно не замечая гостей. Он, наверное, забыл об их присутствии и запросто прошел бы мимо, кабы Иванов не ухватил его за рукав. Шмудяков встрепенулся, и взгляд его обрел некоторую осмысленность. |