Онлайн книга «Новая журналистика и Антология новой журналистики»
— Я не разговариваю, — зло возопил Логан со своего места. — Нет, вы разговариваете, — настаивала Клаудиа. — Я слышала, что вы говорите! — Я не разговариваю, — стоял на своем он. — Кто-то другой разговаривает. Это был не я! — Это вы разговариваете! — закричала она, тряся мощными плечами и пожирая его своими огромными глазами. — И вы сбили меня с ритма! — Слушай! — Логан подошел к месту, где сидел Оливер Смит. — Мне надоели ее выходки. — Это у вас вечно выходки, а не у меня! — сказала она. — Это невыносимо! — Хотите, чтобы я ушла? — с вызовом спросила Клаудиа. — Слушай, — режиссер сбавил тон, — все здесь стараются как могут. И такие поступки я терпеть не могу. Чего ты хочешь — чтобы мы отказались от постановки? Клаудиа повернулась, снова затрясла плечами и принялась мерить шагами сцену. — А теперь, — сказал Логан, стараясь сдвинуть дело с мертвой точки, когда вся труппа застыла в ожидании, — а теперь не будешь ли ты так любезна, чтобы начать все сначала? — Я не могу начать, — виновато промолвила она. — Вы сбили меня с ритма. — О-о-х-х-х, Оливер, — простонал Логан, приложив руку ко лбу, — это невыносимо! — Ну, это ваши проблемы, — вставила Клаудиа свое словечко. — Ты — моя проблема! — вскричал режиссер. После этого все в театре беспокойно задвигались. К счастью, Клаудиа ему не ответила, она переступила с ноги на ногу, как борец сумо в ожидании решения судьи. Повисла тишина, и все понемногу начали успокаиваться. Клаудиа дочитала свой монолог, а Дэвид Грей скомандовал «Занавес», и все вздохнули. Перерыв. Стоя у входа в театр «Бут», засунув руки в карманы и обдуваемый свежим осенним ветерком, раздувающим его длинные светлые волосы, Джошуа Логан сказал: — Я позволяю Клаудии Макнейл так много потому, что доверяю ей и наслаждаюсь ее талантливой игрой, не хочу связывать по рукам и ногам ее талант, понимаю, что мы с ней как единое целое. Как сейчас помню, — добавил он, — Эмми Лейн частенько словно сходила с ума, а ее лицо при этом становилось пепельным. Когда Эмми радовалась, ее лицо казалось коричневым, иногда пурпурным, но иногда она пугала меня, когда выходила из себя, а довольная всегда помогала мне, одевала, завязывала шнурки и застегивала пуговицы, и теперь перед мною разворачивается это шоу, и снова некая Эмми Лейн то и дело становится пепельной. Но я хочу помочь ей — должен помочь — разобраться с ее творческими шнурками и пуговицами. Не знаю только, хватит ли мне сил. Он походил немного взад-вперед, глубоко вдыхая воздух Шуберт-аллеи рядом с театром. — Забавно, — сказал наконец он, — но почему-то я сейчас все время счастлив. Может, из-за всех моих негров. Иногда мне как бы передается, как они сами ощущают себя в этом мире. Даже не знаю. Но что-то делает меня счастливым. Помню, в детстве мне хотелось стать негром. Помню их свежесть, их бархатные голоса, а больше всего их свободу — они могли сколько угодно бегать босиком, раздетые, им не нужно было то и дело мыться, ходить в церковь три раза в неделю. Выражаясь современным языком, у них не было конформизма. В каком-то смысле, — медленно проговорил он, — они правили нами — держа-. ли нас на нашем месте, они были сильнее силою слабости, только они не были слабыми, они обладали силой служить нам. Он вернулся в театр, где по залитой огнями сцене в саду среди луизианских лачуг ходили актеры; голос Клаудии Макнейл смягчился, потому что несколькими днями раньше у нее побаливало горло. Но в конце сцены ее голос зазвучал на полную мощь, и Логан весьма благожелательным тоном заметил: — Не напрягай свой голос, Клаудиа. Она ничего не ответила, только что-то шепнула другому актеру. — Не напрягай голос, Клаудиа, — повторил Логан. Она опять его проигнорировала. — КЛАУДИА! — крикнул Логан. — Оставь свою актерскую мстительность! Слышишь? — Да, мистер Логан, — отозвалась она покорно, но не без сарказма. — На сегодня мне уже достаточно, Клаудиа. — Да, мистер Логан. — И перестань повторять без конца: да-мистер-логан. — Да, мистер Логан. — Ты отвратительная грубиянка. — Да, мистер Логан. — Ты — чудовище. — Да, мистер Логан. — Да, мисс чудовище. — Да, мистер Логан. — Да, МИСС ЧУДОВИЩЕ. Неожиданно Клаудиа Макнейл замолчала. До нее дошло, что режиссер именует ее чудовищем; ее лицо сделалось пепельным, взгляд стал ледяным, и она почти официальным голосом сказала: — Вы… назвали… меня… не… моим… именем! — О, Боже! — Логан хлопнул себя ладонью по лбу. — Вы… назвали… меня… не… моим… именем! Негритянка стояла на сцене как каменная глыба, дожидаясь от него каких-то действий. — Оливер! — позвал Логан сопродюсера, который всем своим длинным худым телом вжался в кресло, как в окоп на фронте. Ему очень не хотелось говорить что-то ни против своего старого друга Логана, ни против Клаудии Макнейл, которая вот-вот ринется на них по проходу между креслами и, возможно, нанесет непоправимый урон его тщедушному телу. — Оливер, — продолжил Логан, — я просто не могу понять, что мне с ней делать. Строит из себя королеву или невесть что… — Это вы у нас королева! — парировала она. — Хорошо, хорошо, это я королева. — У Логана не осталось сил спорить. — Так что мы будем теперь делать? — Возьмите другую актрису, — сказала Клаудиа. — Хорошо, согласен, — произнес Логан. — Хорошо, — повторил он. — Мы можем прекратить репетиции, мы можем… — Теперь он ходил по залу, и казалось, что режиссер вот-вот покинет театр. — Послушайте, — быстро сказала Клаудиа. Он остановился. — Послушайте, — начала она снова, понимая, что если репетиции прекратятся, то из-за нее другие актеры станут безработными. — Я… тоже человек, и меня тоже немного заносит… и я на сцене уже тридцать лет… и никто еще не указывал мне пальцем… не выгонял меня из спектакля… и… Она продолжала и дальше в том же духе, и Логан понимал, что актриса в его руках, он мог бы еще поиграть с ней, дать ей выплеснуть все наружу, но не стал ждать. Вместо этого он подошел к сцене, взобрался на нее, а потом немедля приблизился к Клаудии и заключил ее в объятия, прижался своими светлыми усами к ее щеке… А затем — спектакль, да и только! — ее черные руки легли на его белую рубашку и обняли Логана. Они чуть не плакали, обнявшись, эти два больших добрых человека, стоявшие в ярком свете рампы, они словно выбились из сил, а вся труппа собралась вокруг и свистела, улюлюкала, хлопала в ладоши. |