Книга Семь смертей, страница 12 – Мила Серебрякова

– Баба Маша, спасайтесь! Уходите отсюда!

– Лень, что случилось?

– Привидение! У нас в квартире завелось привидение. Надо убегать.

Не успела Мария Евгеньевна переварить услышанное, как из квартиры выбежали Валя с Анной Дмитриевной.

– Леня, отдай мне нож, – кричала Валентина.

– Вернись в квартиру, – шелестела Фурманова.

Но мужчина лишь мотал головой:

– Нет. Я туда не вернусь, там призраки. Они пытаются нас убить. Уходим! Надо сматываться.

Когда Валя попыталась выхватить из рук супруга нож, Леонид толкнул ее в бок и начал сбегать вниз по лестнице.

– Ленька, стой!

– Призраки! – голосил обезумевший мужчина. – Призраки!

– Валя, догони его, – едва не плача, твердила Анна Дмитриевна. – Куда он побежал в таком виде? Доча, поторопись, как бы чего не случилось.

Чертыхаясь, Валентина кинулась за мужем.

Обалдевшая Мария Евгеньевна перевела взгляд на Анну Дмитриевну:

– Нюр, что с Ленькой?

Не выдержав, Фурманова разрыдалась.

– Ох, Маша, ох, несчастье какое. Спятил Ленька. С ума сошел!

– Как?

– Не знаю, что он себе в голову втемяшил, только уже третий день подобные фокусы выкидывает. Хватает нож, носится по квартире и ищет призраков.

– Врача вызывали?

– Валька против, боится, что Леню в психушку отправят.

– На самотек тоже пускать нельзя. Вот куда он сейчас улетел? Да еще с ножом.

Анна Дмитриевна достала носовой платок.

– Если Леньку упекут в клинику, Валя сама спятит.

Мария Евгеньевна обняла Фурманову за плечи и предложила:

– Нюр, пошли ко мне, чайку попьем. Я из Одессы конфеты вкусные привезла.

– Мне сейчас не до конфет, видишь, что творится-то.

– Пошли, пошли. – Мария Евгеньевна потянула Анну за собой.

Четверть часа спустя в квартире Марии появилась запыхавшаяся Валентина.

– Баба Мань, мать у вас?

– У меня, Валечка.

– Доча, я здесь. – В коридор выбежала Анна Дмитриевна. – Ну что, догнала Леньку?

– Догнала. – Валентина облокотилась спиной о дверной косяк. – Дома он. Кажись, в себя пришел. Пока вела, молчал, на вопросы не отвечал, а в комнате оделся и на кровать лег.

– Ты бы не оставляла его одного.

– Все в порядке, я дверь входную закрыла, не сбежит.

– Ой, девоньки, – простонала Мария Евгеньевна, – как я вам сочувствую, рыбоньки мои. Валюш, иди, чайку хлебни. Миленькая ты моя.

Влив в себя чашку чая, Валентина вздохнула:

– Мам, пошли, боязно мне что-то.

Но не успели Валентина с Анной Дмитриевной выйти за порог, как в подъезде послышались пронзительные женские крики.

Кричала соседка с первого этажа. Выяснилось, что три минуты назад она открыла окно и увидела на асфальте мертвого Леонида. Мужчина лежал на спине с переломанными конечностями.

Пока мать и дочь пили чай у Марии Евгеньевны, Леонид открыл окно и сиганул вниз.

После похорон Валентина замкнулась в себе. Она практически не выходила из дома, ни с кем не общалась, даже с соседями не здоровалась.

А потом Мария Евгеньевна узнала от Фурмановой, что Валя ушла.

– Куда ушла? – недоумевала старушка.

– Ушла из дома. Побросала в чемодан вещи и ушла. Маша, она обвинила меня в смерти Лени, – разревелась Анна Дмитриевна, уткнувшись в плечо соседки.

– Господи, помилуй! Да в чем же ты виновата?

– Валька сказала, что Леня спятил по моей вине. Маша, но ведь я хотела как лучше, и врачи говорили то же самое. Неужели Валька не понимала, что это единственный выход?

– Нюр, я тебя не понимаю.

И Фурманова рассказала, что несколько месяцев назад Валентина узнала о своей беременности. Леонид был в восторге, он давно хотел обзавестись наследником, поэтому известие о беременности жены воспринял со слезами радости на глазах. Обрадовалась и Анна Дмитриевна.

Но уже через пару дней выяснилось, что рожать Валентине строго противопоказано по медицинским показателям.

– Врачи настаивали на прерывании беременности, – плакалась Фурманова, – а Валька не хотела их даже слушать. И Ленька против был, говорил, что все нормализуется и Валя благополучно родит. А я испугалась. Испугалась за жизнь дочери. Ходила за ней как приклеенная, уговаривала, чтобы Валя аборт сделала. Она кричала, ругалась, но в итоге, наверное, поняла, что в моих словах и в словах врачей есть доля истины, согласилась прервать беременность. Леньке было решено ничего пока не говорить. Когда он узнал, я чуть не умерла от страха. Как он кричал! Господи, я думала, у меня барабанные перепонки лопнут. Потом развернулся и хлопнул дверью. Два дня где-то колобродил, а когда вернулся, заявил, что мы с Валькой убили его ребенка. Леонид сильно переживал, ночами не спал, курил, как паровоз, и чудить начал. Теперь вот Валя меня виноватой считает, мол, если бы не мои уговоры, не помутился бы у Леньки рассудок.

Мария Евгеньевна не знала, как утешить Фурманову. Она полагала, что Валентина обязательно одумается и вернется к матери, но действительность оказалась куда жестче. Валя не давала о себе знать.

– Это все мне назло, – говорила Анна Дмитриевна спустя год после смерти зятя. – Она вычеркнула меня из своей жизни. А что я сделала, что? Я всего лишь хотела, чтобы моя дочь осталась жива. Неблагодарная! Сначала Сашка фортель выкинул, теперь Валька. Хороши детки, мать им не нужна. Вот так помрешь в одиночестве, и даже похоронить будет некому.

* * *

– Как в воду Нюрка глядела, – сказала Мария Евгеньевна. – Померла, а на похоронах ни Валентины, ни Александра не было. Да и как им там оказаться, если с матерью больше пяти лет не общались. Э-хе-хе, я-то раньше думала, что Нюрка счастливая, у нее детки есть, в случае чего будет кому стакан воды поднести. А на деле видишь, как вышло. Умерла в одиночестве.

После рассказа Марии Евгеньевны Катарина решила прогуляться перед сном. Она вышла во двор и не спеша побрела вдоль раскидистых кустов неведомого ей растения. Москву уже окутали сумерки, часы показывали без четверти двенадцать. Где-то вдали был слышен заразительный девичий смех и мужской бас.

Прокручивая в голове историю жизни Анны Дмитриевны, Ката села на облупившуюся скамейку, поняв, что ей совершенно не хочется возвращаться в квартиру бабы Мани. В настоящий момент находиться в четырех стенах было жутко некомфортно. Хотелось остаться на улице, дышать ночным воздухом и слушать едва уловимый шелест листвы.

Из-за угла показалось такси. Машина с шашечками остановилась у второго подъезда, а секунду спустя открылась задняя дверца и из салона вышел Борис Плешников.