Онлайн книга «Владычица Озера»
— Да, светлая мазелька Фалька, — решился он. — Странными путями судьба ходит. Вы в жестоком тогда были положении, в тяжелом, значицца. Мало кто из нас тута, в Ревности, думал, что цельной из его выйдете… Ан, глянь-кось, вы нонче в здоровье, а Гуле и Ныкляр на том свете… Некого даже поблагодарствовать, э? Отблагодарить за холмик-то… — Меня зовут не Фалька, — резко проговорила она. — Меня зовут Цири. А что до благодарности… — Считайте, что она оказала вам честь, — холодно вставила черноволосая, и в ее голосе было что-то такое, что Хромуша задрожал. — За этот холмик, — медленно проговорила она, — за вашу человечность, за ваше человеческое достоинство и порядочность удостоились вы, весь ваш поселок милости, благодарности и… награды. Вы даже не знаете, не можете знать, сколь огромных. * * * Вскоре после полуночи девятого апреля первых жителей Клармона разбудило мерцающее зарево, красный свет, ворвавшийся в окна из домов. Остальных подняли с постели крики, рев и громкий тревожный звон набата. Горел только один дом. Большое деревянное здание бывшего храма, некогда посвященного божеству, имени которого не помнил уже никто, кроме самых древних старух. В храме, теперь превращенном в амфитеатр, время от времени давали цирковые представления, проводили бои и другие рискованные зрелища, способные взбудоражить городок Клармон. Встряхнуть, вырвать на время из болота скуки, хандры и сонного отупения. Именно этот амфитеатр сейчас полыхал ревущим пламенем, сотрясаемый взрывами. Изо всех его окон вырывались рваные, длиной в несколько саженей языки огня. — Гааасить! — вопил хозяин амфитеатра купец Хувенагель, бегая, размахивая руками, тряся могучим брюхом. Он был в ночном колпаке, тяжелой делии из выпороток, накинутой прямо на ночную рубашку. Босые ноги месили навоз и грязь улочки. — Гааасите! Люююди! Воооды! — Это кара божья, — безапелляционно заявила одна из старух. — За потехи, кои в этом владении устраивали. — Да-да, госпожа. Несомненно, за это! От ревущего в огне театра полыхало жаром, в лужах парила и воняла конская моча, шипели искры. Неведомо откуда налетел ветер. — Туууушиите! — дико выл Хувенагель, видя, что огонь перекидывается на пивоварню и амбары с зерном. — Люююди! За ведра! За ведра! Недостатка в охотниках не было. Более того, у Клармона даже была собственная пожарная команда, вооруженная и содержащаяся на деньги Хувенагеля. Гасили с жаром и энтузиазмом. Но впустую. — Не справиться… — бормотал брандмейстер, вытирая покрывшееся пузырями лицо. — Это не обычный огонь… Не простой… Это огонь дьявольский! — Черная магия, — задыхался от кашля в дыму другой топорник. Из амфитеатра донесся страшный треск рушащихся стропил, коньков и столбов. Грохотнуло, громыхнуло, сломалось, в небо взметнулся могучий сноп огня и искр, крыша переломилась и завалилась внутрь, на арену. Здание накренилось, словно поклонилось публике, которую в последний раз повеселило и порадовало эффектным, воистину пламенным бенефисом. А потом стены рухнули. Усилиями пожарных и спасателей удалось сохранить лишь половину зернохранилища и примерно четвертую часть пивоварни. Занимался смертельный рассвет. Хувенагель сидел в грязи и пепле, в опаленной делии из выпороков. Сидел и жалостливо рыдал, всхлипывал точно малое дитя. Принадлежавшие ему театр, пивоварня и зернохранилище были, конечно, застрахованы. Проблема состояла в том, что страховая компания тоже была собственностью Хувенагеля. Ничто, даже какая-нибудь афера с налогами, не в состоянии была хоть в малой степени восполнить потери. * * * — Куда теперь? — спросил Геральт, глядя на столб дыма, расплывчатой лентой пачкающий розовеющий зарею горизонт. — Кого ты еще хочешь навестить, Цири? Она взглянула на него, и он тут же пожалел о своем вопросе. Ему ужасно захотелось обнять ее, держать в объятиях, прижимать к себе, гладить ее волосы. Защитить. Никогда-никогда не допускать, чтобы она оставалась в одиночестве. Чтобы с ней не случилось что-нибудь худое, чтобы ей больше никому и ничему не захотелось мстить. Йеннифэр молчала. Последнее время Йеннифэр вообще много молчала. — Теперь, — очень спокойно сказала Цири, — мы поедем в поселок с названием Говорог. Это название идет от опекающего поселок соломенного единорога, смешной, бедной, убогой куколки. Я хочу, чтобы в память о том, что там произошло, жители получили… Ну, если не более ценный, то хотя бы с большим вкусом выполненный тотем. Рассчитываю на твою помощь, Йеннифэр, потому что без магии… — Знаю, Цири. А дальше что? — Болота Переплюта. Надеюсь, попаду… К хате на болотах, среди трясин. Там мы найдем останки человека. Я хочу, чтобы эти останки почили в приличной и достойной его могиле. Геральт продолжал молчать. И не опускал глаз. — Потом, — продолжала Цири, запросто выдерживая его взгляд, — мы заглянем в Дун Дар. Тамошнюю корчму скорее всего спалили, не исключаю, что корчмаря убили. По моей вине. Меня ослепили ненависть и мстительность. Я попытаюсь как-то отблагодарить его родных. — Вряд ли, — проговорил он, все еще глядя на нее, — это получится. — Знаю, — сразу же ответила она, твердо, почти зло. — Но я явлюсь к ним с повинной. Запомню выражение их глаз. Надеюсь, память об этих глазах охранит меня от подобных ошибок. Ты понимаешь это, Геральт? — Понимаю, Цири, — сказала Йеннифэр. — Оба мы, поверь, очень хорошо понимаем тебя, доченька. Едем. * * * Лошади неслись как ветер. Как магический ветер. Встревоженный мчащейся тройкой наездников, поднимал голову путник на тракте. Поднимал голову купец на телеге с товарами, преступник, бегущий от правосудия, бродяга-поселенец, изгнанный политиками с земли, на которой он поселился, доверившись другим политикам. Поднимали головы бродяги, дезертир и пилигрим с костылем. Пораженные, напуганные, не уверенные в том, что видели. По Эббингу и Гесо начинали кружить рассказы. О Диком Гоне. О трех призрачных всадниках. |