Книга Домашний фронт, страница 100 – Кристин Ханна

И обнаружила еще одно письмо от Сары Мэррин, морского пехотинца, потерявшего ногу в Ираке.

Джолин села за кухонный стол и вскрыла конверт.

Командир!

Я понимаю, почему вы мне не ответили. Вероятно, вам так же паршиво, как мне. Зря я надеялась. Ха!

Я все еще в госпитале Уолтера Рида. Уже думаю о том, что пора перекрасить стены, потому что я тут надолго. Им пришлось ампутировать вторую ногу. Инфекция.

По правде говоря, я сама не знаю, зачем вам это рассказываю.

Как вы? Наверное, это единственное, что мне нужно знать. Врачи говорят, что я снова буду ходить — и даже кататься на коньках, — но я думаю, они мне врут. И мой муж не может достаточно быстро с этим разделаться.

И снова: любые слова мудрости мне очень помогут.

С уважением,

Сара Мэррин

Джолин долго смотрела на неровные строчки.

Холодным, дождливым днем в середине декабря Джолин и Майкл сели на борт самолета, направлявшегося в Вашингтон, и заняли свои места в третьем ряду.

Майкл откинулся на спинку удобного кресла из синей кожи и пристегнул ремень. Джолин отвернулась от него и стала смотреть в окно, где вокруг самолета суетились техники. По плотно сжатым губам жены Майкл понял, что она вспоминает прежнюю жизнь: службу в армии и ту женщину, которой она была до войны.

Он взял Джолин за руку. В последнее время она редко грустила, но в те минуты, когда меланхолия все же брала верх, Джолин не сопротивлялась. На ее тонком запястье поблескивал браслет часов, которые Майкл подарил ей на день рождения. Они странно контрастировали с простым обручальным колечком. Когда Джолин впервые надела часы, Майкл смутился. Предложил заменить на что-то другое. «Не следовало мне их покупать, — сказал он. — Но тогда я этого не понимал. Нужно было пойти на вечеринку».

«Кто прошлое помянет… — улыбнулась она. — Мы оба теперь другие, — и слава богу».

И это правда. За последний год они оба изменились.

И сильнее всего Джолин. За последние несколько недель она научилась — а вместе с ней и все они — не прятать грусть. Майкл сжал руку жены.

Включились двигатели, и кресла слегка завибрировали. Наверное, Джолин вспоминала, как садилась в кресло пилота, надевала шлем и проверяла системы винтокрылой машины.

Самолет отъехал от посадочного рукава и покатился к взлетной полосе. Потом набрал скорость, приподнялся, и вот они уже в воздухе.

Из иллюминаторов открывался вид на синее небо.

— Я не рассказывала тебе о цветущих сливах? — тихо спросила Джолин. — Мы видели их, когда взлетали с базы. Смотришь вниз и под голубым небом — розовая пена. Очень красиво!

Джолин говорила об этом так легко и радостно, что у него перехватило дыхание.

— Я хочу привести девочек на могилу отца, — помолчав, сказал он.

Она внимательно посмотрела на него.

— Ты ни разу не был там после похорон.

— Думаю, я не единственный член семьи, который боится собственных чувств.

— Точно. — Джолин вздохнула. — Я до сих пор не прочла письмо Тэми.

— Знаю.

Она прислонилась к его плечу.

— Кстати, на прошлой неделе я говорил с Биллом Ломандом.

— Да? — Джолин встрепенулась.

— Хотел приберечь к Рождеству, но поскольку мы тут, в твоей стихии… В общем, я говорил с ним о том, чтобы тебе снова летать. Он не видит причин, по которым с твоей шикарной новой ногой это невозможно. Называл какой-то маленький вертолет — там куча букв и цифр, я забыл. Но Бен готов заниматься с тобой. Когда ты будешь готова. Может, однажды ты сядешь за штурвал вертолета новостного канала. Кто знает?

— Действительно, кто знает? — Она улыбнулась. — Я тебя люблю, Майкл Заркадес.

Теоретически Джолин знала, что Вашингтон, округ Колумбия — это город памятников. Она читала о всевозможных достопримечательностях, посвященных истории страны, но пока сама не ступила на оживленные улицы, не понимала, как эти памятники связаны друг с другом в единое повествование. Куда ни бросишь взгляд — на тонкие полоски покрытой снегом земли, на таблички на скамейках в парке, на мраморные статуи — везде память о прошлом, напоминание. Сам город ее тоже удивил. Джолин ожидала увидеть нечто вроде Нью-Йорка, лес из небоскребов. Но Вашингтон был совсем другим — ни высотных зданий, ни бетонных ущелий, в которых прохожий чувствует себя крохотным и уязвимым.

Нью-Йорк хвастался своим величием, хотел, чтобы туристы с восторгом взирали на творения человеческих рук. Вашингтон знал, что величие человека не в камне и стали, а в мыслях и решениях.

— Ты готова? — спросил Майкл.

Она отвернулась от окна гостиничного номера, выходившего на тихую, заснеженную улицу.

За спиной Майкла, над изящным французским комодом, висело зеркало в золоченой раме. Джолин видела свое отражение выше пояса.

На мгновение она снова стала солдатом — парадная форма, аккуратный черный берет. Медали и знаки отличия на груди напомнили о том, кем она была в прошлом. Наверное, она в последний раз надевает форму. Теперь как раз идет процесс ее увольнения из армии по ранению. Скоро военная форма займет свое место рядом со свадебным платьем — в пластиковом чехле в дальнем углу шкафа.

Эта часть ее жизни закончилась. Впереди ждало туманное, полное возможностей будущее.

— Джо?

Она улыбнулась.

— Все в порядке, Майкл. Просто немного странно. — Она надел пальто, которое ей подал муж.

Держась за руки, они шли по Конститьюшн-авеню. Весь город был серо-белым, со шрамами резких черных теней. Ветки деревьев в Парке Конституции были покрыты снегом.

Майкл с Джолин миновали последнее дерево с облетевшими листьями и увидели стену мемориала. Даже в этот холодный, снежный день черный гранит казался живым; в нем отражались немногие посетители, которые решились прийти сюда в такой холод. На казавшейся бесконечной черной стене были выбиты имена павших во Вьетнаме солдат. Джолин протянула руку и провела пальцами по буквам. Под стеной лежали цветы и сувениры, принесенные родными и близкими.

Больше пятидесяти восьми тысяч имен.

Она не поняла, что плачет, пока Майкл не обнял ее, но уходить все равно не хотела.

— Летом я хочу привезти сюда девочек.

— Летом — это хорошая идея, — сказал Майкл. — Но теперь пойдем. Я уже рук не чувствую.

Джолин кивнула и позволила себя увести. Впереди сквозь снежную пелену проступала перламутровая громада Мемориала Линкольна, освещенная золотистыми лучами прожекторов. «И всякий дом, разделившийся сам в себе, не устоит» [18] .