Книга Столик в стиле бидермейер, страница 3 – Мария Баганова

– Ну а та, другая? – Я спросила просто так, чтобы поддержать разговор. – Что ей там мерещится?

– Покойники… Вроде как привидения у воды, где барский дом раньше стоял. На лестнице. – Она вздохнула. – Вот место так место! С историей. Эх… Я ж говорю: тут такая легенда ходит… – Она с трудом подавила зевок. – Любовь, кровь… Дитя-безотцовщина… Ты уж извини, после расскажу.

Соседка явно не рассчитала свои силы в борьбе с зеленым змием. Я была заинтригована, но пришлось мне в тот день остаться без интересной истории.

По средам в деревню привозили бочку с молоком. Я давно привыкла к пакетам, но тут, поддавшись обаянию сельской местности, пристроилась в общую очередь. На меня, как на новенькую, поглядывали с интересом. Я наивно полагала, что эмалированные бидоны для молока безвозвратно ушли в прошлое, остались там же, где и кефирные бутылки с широким горлышком и крышечками из фольги. А вот и нет! Все старушки, как одна, в светлых платочках стояли с такими же бидонами, с каким некогда бабушка посылала меня в магазин. И черные пятна отбившейся эмали красовались на положенных им местах: у горлышка и внизу, около самого донышка.

Через два человека за мной в очередь встала молодая, немного полноватая дама в полосатом полотняном платье. Хорошее платьице, отметила я, явно не с рынка. Лицо у дамы было круглое, глаза тоже, губки бантиком. Ну просто фарфоровая кукла! Наверное, ее так и звали в детстве – Куколка. Со мной в классе училась одна такая…

– Катя! – вдруг воскликнула «кукла». – Тулякова? Это ты?

– Надя Лович? А я смотрю-гадаю, а узнать не могу.

* * *

Школа, где мы учились, находилась недалеко от моего дома, а значит – не так далеко и от нашей деревни. Отсюда до центра Вятичей – минут сорок на автобусе. Мы бы и раньше встретились, если бы я так старательно не избегала родного дома.

Надя же в отличие от меня, наоборот, была девушкой домашней. Мы никогда не дружили из-за этой разницы в характерах, но плохого я про нее ничего вспомнить не могла. Ну кроме того, что Надежда относилась к типу женщин, которых я не переношу и даже местами презираю: инфантильных, беспомощных тетех. Я сказала «местами презираю», потому что для Нади всегда делала небольшое исключение. Было одно смягчающее обстоятельство: ее мамаша работала учительницей в нашей школе. Детям учителей всегда приходится непросто, а Анна Федоровна была еще той штучкой. Никогда не забуду, как она проникновенным голосом вещала: «Учитель – это должно быть для вас понятием святым!», «Учитель всегда прав!» Ну мы-то ладно: собака лает – ветер носит. А вот бедная Надя находилась под таким прессингом двадцать четыре часа в сутки.

Мать Нади, Анна Федоровна, мало у кого вызывала симпатию. Она относилась к тем педагогам, которые на пенсии обычно говорят о себе: «Я была хорошим учителем».

Этот факт не вызывает у них самих ни малейших сомнений. Им даже ни разу не захотелось полюбопытствовать, а что же на самом деле думают о них ученики? Может, это и к лучшему? Пусть уж доживают свой век в неведении.

Мне тоже выпало то ли счастье, то ли несчастье учиться у Анны Федоровны. Она была очень занудлива, не слишком умна и образованна настолько, насколько это было нужно, чтобы не делать грубых ошибок в пределах школьной программы. Сомневаюсь, прочла ли она что-то сверх нее, хотя бы в годы своей учебы. По крайней мере я никогда не слышала от нее ни одной нетривиальной мысли.

Нет, я не собираюсь судить старшее поколение! Совсем нет! У них была жизнь трудная и доступа к информации почти никакого. Просто я сомневаюсь в их праве учить нас. А тем более поучать. Особенно когда нам самим уже под сорок.

Дочь свою Анна Федоровна воспитывала железной рукой.

– Ты виновата! – произносила она чуть что, простирая руку, словно памятник Юрию Долгорукому.

Бедняжка Надя просто сжималась под взглядом матери и покорно молчала.

– А ты здесь что делаешь? – спросила Надя. – Дачу снимаешь?

– Купила дом, – поведала я. – Вот тут, неподалеку. То есть полдома, но вход отдельный. Участок есть. Лето здесь полоботрясничаю, да и зимой буду приезжать.

Надя почему-то испуганно огляделась по сторонам и прошептала:

– Но это же у самой лестницы…

– Роскошная лестница! – восхитилась я. – Мне нравится.

– Да, – коротко ответила Надя. Помолчав, вдруг спросила: – Ты замужем?

– Нет. – И, предвосхищая следующий вопрос, я ответила: – Работала в архиве. Теперь решила устроить себе отпуск. Есть у меня подработка надомная, так что некоторое время могу отдохнуть. Потом видно будет.

* * *

Надя пристроилась рядышком со мной в очереди и рассказала о своей жизни. О том, как умер ее отец, – это случилось, еще когда мы учились в школе. О том, как сильно переживала мама.

– Ты знаешь, она не показывала виду. Но на самом деле…

Еще как показывала! Вела себя так, словно мы все были виноваты в этой смерти.

Рассказала, как мама выбрала ей институт, вернее, «поступила» в нужный вуз, как следила за ее успехами. О своем первом неудачном замужестве: женихов у красивой девушки было много, но кандидатуру нужно было в обязательном порядке утвердить у мамы. Наконец нашелся такой. Правда, молодой человек не собирался обсуждать с тещей каждый свой поступок, а потому скоро с Надеждой расстался.

– Они ссорились иногда, – проворковала Надежда.

– А из-за чего?

– Ну знаешь… – Она смутилась. – Он сам, конечно, неплохой человек, но друзья у него были… Мама таких принять не могла.

Тут уж мне стало интересно: что же это были за типчики?

– Один из них… – Надя понизила голос, воровато оглянулась и страшным шепотом закончила: – Был гомосексуалист!

Я чуть не рассмеялась. Без сомнений, такого Аннушка принять не могла. Небось она до сих пор считает нетрадиционную ориентацию уголовно наказуемым деянием.

– Мой муж сначала все чаще на работе задерживался, потом иногда ночевать не приходил, – продолжила рассказ Надя. – А потом мама сказала, что нам таких не нужно. А он словно ждал этого, даже спорить не стал, сразу ушел.

«Ну а ты, выходит, дурочка, как всегда, молчала!» Мне стало жаль бывшую одноклассницу.

– А ты как к мужу относилась? – спросила я.

Надя вздрогнула, словно не поняла вопрос, потом пожала плечами, что означало, видимо, «не знаю».

Рассказывая, она стеснялась, опасливо поглядывая на бабулек в платочках, немедленно навостривших ушки. Мы взяли по бидону молока, расплатились, и я пригласила ее к себе: моя калитка была в трех шагах. Надя с радостью согласилась. Я поставила кипятиться свое молоко, ее бидон – в холодильник, а она присела за стол и все говорила, говорила, словно плотину прорвало.

– Мама его выгнала, – вздыхала Надежда, – а потом сильно меня ругала. Мол, у меня муж ушел, значит, не сумела сохранить семью, неправильно выстроила отношения… Я виновата.