Книга Какая еще любовь?, страница 16 – Кейси Майклз

Молли достала свой любимый лосьон, растерла немного в ладонях и стала неторопливо втирать его в кожу ног.

Она любила, когда лосьон ложился на кожу.

Любила прикосновение шелка и атласа.

Любила ходить, выставляя напоказ ноги: подбородок вверх, плечи прямые, походка от бедра.

Любила чувствовать на себе мужские и женские взгляды. Первые всегда глядели на нее с восторгом, вторые — чаще всего с завистью. По крайней мере, до тех пор, пока не соображали, что она не опаснее картонного кинжала.

Любила смех. Любила веселье. Любила шокировать людей — и себя в том числе. Любила жизнь.

И ненавидела темноту.

Намазавшись лосьоном, она закрыла бутылочку и поставила на столик.

Чем бы заняться? Спать совершенно не хотелось.

Пробраться к Лиззи и одолжить «Шрека»? Опасно, та может проснуться.

Может, спуститься в кухню и согреть себе молока? Хотя это ей ни разу не помогло, да и зубы потом опять придется чистить.

Может, Доминик Лонг… Но тут вдруг проснулся ее «внутренний ангел» (так она называла свою совесть. Или благоразумие?). И сказал строго: «Куда это ты собралась? Он тебя поцеловал, было здорово — все, хорошенького понемножку. Это не такой мужчина, чтобы поиграть и бросить. Он сам бросит кого хочешь».

Хотя…

— Нечего вилять, Молли, старушка, — скомандовала она себе. — Он — совершенство.

Она решительно накинула короткий атласный халатик, при этом «внутренний ангел» заткнулся и привычно убрался в угол.

— Посмеемся, пофлиртуем и — разбежимся. И отлично. Большего мне и не нужно.

Молли подошла к окну, посмотрела на свое отражение и сказала ему:

— А вот и врешь. — При этих словах «внутренний ангел» встрепенулся и облегченно вздохнул. — С ним все опаснее. Такой может пробраться в сердце. А туда вход воспрещен.

Она отошла от окна и взяла со столика возле кровати пульт. Потом распахнула дверцы небольшого шкафа для телевизора и подождала, пока загорится экран. Затем подошла к двери и повернула выключатель. Теперь комната освещалась только синими всполохами от экрана. Послышалась тревожная музыка: показывали какой-то детектив.

Молли забралась под одеяло и подложила под спину подушки, твердо решив досмотреть всю программу передач до конца… И проснулась от землетрясения, которое почти выбросило ее с кровати на пол.

Землетрясение сопровождалось очень странными криками:

— Вставай, вставай, вставай!

— Тони, перестань прыгать по кровати. Ты ее проломишь.

— Нет, не проломлю. Вставай, вставай, вставай!

Молли медленно повернулась на спину, вытащила голову из-под подушки и поморгала.

— Нас что, обстреливают? Всем женщинам и детям спрятаться под повозками, живо.

— А? — задумался Тони и перестал прыгать. И правильно сделал. У Молли уже почти созрел коварный план детоубийства, как-то не вязавшийся с должностью няни. Если только эта няня — не из ужастика.

— Молли, я пыталась его поймать.

Молли приоткрыла один глаз и посмотрела на Лиззи.

— Вранье.

Лиззи скорчила рожицу.

— Ага, вранье. А ты откуда знаешь?

— Детка, о том, как доводить взрослых, я знаю все. Сколько времени?

— Семь, — радостно выпалил Тони. — Позднотища.

— Особенно если лечь спать в три, — проворчала Молли, стаскивая одеяло и спуская ноги с кровати. — Кстати, о том, как удалять волосы, я тоже все знаю. Есть вопросы?

— Чего? — удивилась Лиззи. — Ой, какая пижама! У мамы тоже такая есть, только она редко ее надевает. Когда папа возвращается из командировки. А ты всегда в ней спишь?

— Всегда. Кроме тех случаев, когда на кровати шелковые простыни. Тогда я сплю вообще без… — Она вовремя замолчала и взъерошила волосы, пытаясь проснуться. — Сколько, вы говорите, времени?

— Семь ноль три, — сообщил Тони, взглянув на часы на ночном столике. — Я хочу есть.

— И что? Спустись вниз и позавтракай. Делов-то.

— Без тебя? Ты же наша няня. Лиззи мне про это объяснила. Мы оделись сами, а теперь ты должна встать и начать о нас заботиться.

Молли посмотрела на Лиззи и покачала головой.

— Издеваешься надо мной, чудовище?

Лиззи беззвучно захихикала и кивнула.

— Ну, хорошо, хорошо. Уговорили. Я — няня. Тони, исчезни отсюда, мне нужно одеться. Ты, Лиззи, можешь остаться.

— А чего мне делать? — спросил Тони.

— Ты что, глухой? Спускайся вниз и начинай завтракать, тормоз. — Лиззи схватила Тони за плечи и потащила к двери. — Не видишь, женщинам надо поговорить.

Молли улыбнулась и прошлепала в ванную.

— Глухой тормоз? Мило.

— Это такое образное выражение, — начала Лиззи, побежав вслед за Молли, но не договорила. Дверь захлопнулась перед самым ее носом. — Так нечестно! — возмущенно сказала она двери. — Кстати, если тебе интересно, сегодня обещали девяносто три по Фаренгейту. Можешь меня не благодарить. Просто хотелось сделать тебе приятное.

— Нравится мне эта девчонка, — сказала Молли своему отражению в зеркале. Потом провела языком по зубам. Вкус во рту с утра — просто жуть. Она поморгала и принялась раздирать расческой стоявшие дыбом кудри, пока они не приняли свой обычный вид (на самом деле — стрижка работы великого Ангела).

Молли открыла кран и поплескала в лицо холодной водой. Теперь она, хоть и не проснулась окончательно, могла адекватно реагировать на окружающую действительность.

Десять минут спустя причесанная и умытая Молли надела зеленую вязаную безрукавку от «Донны Каран», едва доходившую до талии, и коротенькие шорты цвета хаки из бутика на Багамах.

Затем она присела за туалетный столик и под внимательным взглядом Лиззи намазала кремом лицо. Теперь — немного теней и любимая тушь для ресниц. Молли порылась в ящике, достала маленькую щеточку и привела в порядок свои от природы темные брови: расчесала их снизу вверх, в точности как ее научили. Чуть-чуть румян, капелька блеска для губ, поправить волосы, чтобы лежали как надо, надушиться — и она готова встретить новый день.

— Что у тебя тут? — Лиззи открыла один из множества флаконов и тюбиков, аккуратно разложенных в ящике. — Что ты со всем этим делаешь?

— Ничего. Они нужны мне только по особым случаям или вечером. Все, чем я пользуюсь каждый день, ты только что видела.

— Да, мама тебя точно возненавидит. Она ведь уже такая старая.

— Да? А сколько твоей маме лет?

— Не знаю. Может, тридцать семь? Старуха. А тебе сколько?

— Двадцать восемь. Я — юная старуха. — Молли потрепала девочку по щеке и встала. — Так, сейчас я надену какие-нибудь туфли, мы спустимся вниз, позавтракаем, а потом отправимся в магазин. Надеюсь, ты решила, что нам надо купить?