Книга Белый Шанхай, страница 50 – Эльвира Барякина

От Тамары Нина поехала к Иржи. Он-то любил ее – она точно знала.

Открыла дверь своим ключом. В квартире было тихо. Иржи лежал на диване и что-то читал. Завидев Нину, он резко вскочил, сунул книгу под подушку.

– Вечер добрый, – сказала она. – Пойдемте гулять?

Он помотал головой:

– Не имею права. Я занят… Нет, не пойду.

Нина и здесь была не нужна.

Чьинь приготовила ей ванну. Нина опустилась в теплую воду. Запах лавандового мыла, над зеркалом – голубой фонарь, его отражение дробилось в бесчисленных пузырьках пены.

Чьинь подала Нине шпильку, чтобы повыше заколоть волосы.

– Я сегодня ходила в храм на Бабблинг-Вэлл-роуд, – сказала она. – Зажгла красные свечи и ароматические палочки перед богиней Гуань Инь. Все ради вас.

– Ради меня? – удивилась Нина.

– А как же, мисси! Чтобы вы удачно разрешились от бремени и чтобы Гуань Инь послала вам сыночка.

Нина прижала руку – всю в мыльной пене – ко лбу. Хотела что-то сказать и не смогла.

Полицейские подъехали на Кантон-роуд тайно – все в штатском. Окружили дом с аптекою в нижнем этаже. Там, по верным сведениям, полученным за большие деньги, находился склад опиума.

– Держись позади меня, – сказал Феликсу Джонни Коллор. – Обычные торговцы все трусы: им только пригрози чуть-чуть. А вот на контрабандиста лучше не нарываться. Это народ такой: пулю всадят – и не моргнут.

Феликс слушал, кивая. Вот уже третий месяц он состоял при Коллоре – помощником и собутыльником. Жалованья ему не платили, но Джонни не забывал о нем: воровал премиальные деньги у китайских агентов и отдавал Феликсу.

– Нечего этих тварей баловать… Тебе пальто на зиму надо справить. А то ходишь, как цыган.

Феликс смотрел на Джонни влюбленными глазами. Небольшой, плотный, через всю кудреватую голову – шрам от удара саблей.

– Это моя единственная извилина, – говорил Коллор.

Он воевал во Франции, вернулся в родной Манчестер, поболтался без дела. Знакомый подсунул ему объявление в газете: «Для службы в полиции Международного поселения Шанхая требуются здоровые мужчины, годные к строевой службе». Вскоре Джонни сидел в каюте второго класса на пароходе «Blue Funnel Line».

По участку о Коллоре ходили темные слухи: что во время войны он самолично расстреливал дезертиров, что он незаконнорожденный сын какого-то лорда и папенька отправил его служить в колонии за провинность. Уж очень странный он был: держал в ящике стола мыло и мыл руки по десять раз на дню. Жил в чистенькой квартире в бординг-хаусе. [40] Но при этом отлично стрелял и имел награды как лучший боксер во всех четырнадцати полицейских участках Международного поселения.

Один раз Феликс был у него дома. На белой двери на обойных гвоздях – плащ и кепка. На выскобленных полах – коврики. Кровать с блестящими шарами на спинке. Подушки сложены пирамидой – мал мала меньше, – наверху кружевная накидка.

– Гляди-ка, кто к нам прилетел! – воскликнул Коллор, распахивая окно. На подоконник села большая ворона. – Ну что, Бастер, как дела?

Феликс с изумлением смотрел, как Джонни крошил для вороны булку, как аккуратно, двумя пальцами, приглаживал ей перья.

– Если тебя кто обидит, – говорил он, – ты мне только скажи… Мы ему быстро ноги обломаем.

Он пел себе под нос, задирал ноги на стол и читал книги о мотоциклах.

– Я, брат, все хочу о них знать.

Феликс спрашивал зачем, Коллор пожимал плечами:

– Интересно.

Друзей у него не было.

– На черта они мне? К ним с визитами надо ходить. На черта мне визиты?

Феликса он за друга не признавал («Ты, брат, мне в сынки годишься»), но почти каждый вечер сажал его позади себя на мотоцикл и гнал куда-нибудь во весь дух.

Он любил Шанхай и знал бесчисленное множество мест, где можно посидеть с бутылкой пива. Особенно ему нравились крыши. Если надо, он показывал хозяину дома удостоверение и говорил, что ведет расследование. А сам забирался на самую высоту, расстилал специально принесенное одеяло и смотрел на город.

– Видишь, какой закат сегодня, – говорил он, открывая для Феликса бутылку. – Не закат, а фейерверк на день рождения Его Величества.

Феликс пил пиво, смотрел на облака – хорошо, господи… Хорошо.

Летом 1923 года Муниципальный совет решил раз и навсегда покончить с опиумом. Заместитель комиссара полиции Хью Уайер вызвал к себе Коллора и предложил ему возглавить отдел по борьбе с наркоторговлей. Джонни набрал себе команду: только белые, только молодые, отслужившие в армии и без опыта работы в полиции.

– А то знаю я их, дьяволов… Стоит им устроиться в этот гадюшник – сразу взятки начинают брать, знакомства заводят…

Он сказал начальству, что согласится на должность, если ему выдадут пачку ордеров на обыск с подписью главного магистрата Смешанного суда.

– Графу с адресом оставьте пустой: я сам впишу что надо. А если все делать по форме, так судейские крысы быстро сдадут меня наркоторговцам. Те им специально взятки дают, чтобы точно знать, когда и где будет следующий обыск.

Арестованных было столько, что в городской тюрьме хватались за голову: куда их девать? Впрочем, толку от этого было немного. Потихоньку наркоторговцы перебирались на соседние улицы – во Французскую концессию или Китайский город, – и там все начиналось по новой.

Хью Уайер бушевал на заседаниях Муниципального совета:

– Почему мои люди должны рисковать жизнями, тогда как все, в том числе французская полиция, не говоря о китайцах, в открытую наживаются на опиуме?

– Он делает вид, что сам наркотики в глаза не видал, – говорил потом Коллор Феликсу. – Сам двадцать лет пас опиекурильни; думаешь, откуда у него деньги на особняк и прочее?

Коллор рассказывал, что поначалу опиум считался постыдной заразой – чем-то из мира кули и дешевых публичных домов. Но в 1870-х опиум завезли в Америку, и к зелью стали привыкать белые – для них это была экзотика. Постепенно опиум превратился в модную забаву аристократии.

– Теперь каждая дура в песцах приезжает в Шанхай и первым делом спрашивает, где можно выкурить трубку с «настоящим опием», – усмехался Коллор. – У нашего врага серьезные покровители – и не только здесь, но и в любом приличном обществе Европы и Америки. Может, хоть передóхнут они от этого – все дышать легче будет.

Смеркалось. На улицах зажгли фонари. Коллор посмотрел на часы и перевел взгляд на окна аптеки: