Онлайн книга «Белый Шанхай»
|
Клим хотел поговорить с Мартой, но к ней было не подступиться. Она летала по ресторану, что-то устраивала. Оставалось одно – сидеть в углу и наблюдать за спасением утопающих водами, коктейлями и джином с тоником. Прочитав интервью с Ниной, Лиззи сказала: – Шанхай идет в ногу со временем: есть и у нас своя маркиза Казати. [45] Клим удивился: – Кто это? – Как? Вы не знаете? По ней весь Париж с ума сходит. У маркизы вместо кошек по комнатам разгуливают гепарды, она покровительствует поэтам и тратит на балы тысячи франков. Лиззи не понимала, что умные женщины зарабатывают, а не тратят. И покровительствуют не поэтам, а членам правлений. Где уж маркизе Казати угнаться за Ниной! Клим несколько раз набирал ее номер – отчего-то надеялся, что она позовет его. Горничная каждый раз отвечала, что мисси нет дома. – Передать что-нибудь? – Нет, спасибо. Нина не верила в вечную любовь. Давно, еще во время плавания на корабле Старка, она сказала: – Мы постоянно меняемся и вырастаем из старой любви. Так что не надо строить иллюзий. Вырасти из любви могут только дети, взрослые ее снашивают, если не берегут. Нина стоптала свою любовь, как подметку; Клим свою хранил у сердца. Скоро у них родится ребенок. В голове не укладывалось. Если Нина не пустит его к малышу – смириться? Или требовать, чтоб делилась счастьем? Любить – это все время чего-то ждать: удел пассажиров – тех, кого везут от остановки до остановки. Бессердечный машинист распоряжается твоей жизнью: захочет – прибудет в назначенное место по расписанию, захочет – пустит состав под откос. – Привет! – сказала Марта, подсаживаясь к Климу за стойку. – Эй, Уолтер, налей-ка мне содовой! Нет, виски не надо, а то я свалюсь до конца ночи. Бармен подал ей стакан. Марта выпила, промокнула губы платочком. – Слышал новость? – тронула она Клима за плечо. – Оказывается, чешский консул был вовсе не консул, а самозванец. Он прикрывался дипломатическим статусом и торговал оружием и вином – мне только что рассказали. Полиция хотела арестовать его – прямо в ресторане на Нанкин-роуд, – а он со страху помер. Говорят, инфаркт. Его сообщницу посадили под домашний арест – она только-только родила. 3
В Нинином доме горело лишь два окна: одно наверху, другое на первом этаже. У ворот скучал полицейский. Клим смотрел на него, тяжело дыша. Всю дорогу бежал бегом – трамваи уже не ходили. – Мне надо повидаться с арестованной, – сказал он, предъявив репортерское удостоверение. Полицейский покачал головой: – Ночью никого не пускаем. – У нас номер верстается, и нам срочно нужно интервью с мисс Ниной. Это дело международного значения. Полицейский ничего не понял, да и не хотел понимать. Препирались долго, пока на шум не явился другой китаец – начальство. – Не велено! – Велено! Клим сунул ему в руку часы «За отличный глазомер». Начальник взвесил их на ладони: – Проходите, но она с вами не будет говорить: она дикая. В разоренной обыском гостиной сидели младшие чины и резались в карты. При виде начальника они поднялись: – Мисси у себя, никаких происшествий не было. Из комнат второго этажа донесся детский плач. Сердце у Клима оборвалось. Он поднялся по лестнице. Тонкий крик резал уши. Клим постучал в дверь, вошел, не дожидаясь ответа. Нина стояла посреди комнаты. Свет ночника, на полу какие-то тряпки, бумаги, сломанный стул: полицейские и здесь все перевернули вверх дном. – Ну что вам еще надо? – простонала Нина. На руках у нее лежал ребенок – голый, с перекошенным от писка лицом. Она была в панике. Не спала две ночи, горничную выгнала: – Чьинь ходит, и за ней холодный воздух завихряется! Ну как ты не понимаешь? Ведь можно простудить ребенка! В ней ничего не осталось от гордой дамы. Клим видел перед собой перепуганную самку – молодую, неопытную, всеми силами пытавшуюся защитить свое дитя. – Это девочка? – спросил он. Нина отодвинулась, будто опасалась, что Клим отберет у нее ребенка: – Она есть хочет. Села на диван, высвободила неестественно большую грудь; девочка ухватила сосок. После крика тишина показалась оглушающей. – Что случилось с Иржи? – спросил Клим. Нина отмахнулась: – Не знаю… Мне не до него было. – Прикрыла глаза, но тут же встрепенулась: – Если меня арестуют, ты позаботишься о Кате? Это ведь и твоя дочь. – Позабочусь. Клим сидел – растерянный, ничего не понимающий. Его дочь, его жена… Внизу полицейские… – Ты назвала ее Екатериной? – Да. Ее надо покрестить. Ты можешь найти священника? – Найду. Явился начальник караула: – Сейчас сменщики придут. Уходите. Клим поднялся, дотронуться до ребенка так и не посмел. «Неужели моя дочь? Невозможно…» – Обо мне не беспокойся, – быстро проговорила Нина. – У меня очень толковый адвокат, он вытащит меня. Приходи завтра и приводи батюшку. Клим шел по черно-белому городу: пар изо рта, на тротуаре – снег, цепочка следов. Нина, дочка Катя… Страх за них такой, будто кто-то продел раскаленную проволоку между лопаток. Клим свернул к «Дому надежды». Поднял глаза на тихое небо. Каждая звезда – как зритель в Колизее, ждущий исхода боя. 4
С утра в дом Нины явился Олман и привел с собой китаянку с улыбчивым морщинистым лицом. – Это няня, – сказал он зевающему начальнику караула. – Она будет помогать с ребенком. Нина и слышать не хотела о том, чтобы доверить Катю чужой тетке, но Олман настоял: – Если вы будете ходить чумная от недосыпа, вы наговорите глупостей – и вас посадят. Делайте, что вам велят: отдыхайте. Страдая, Нина разрешила няне взять девочку. Приход Олмана и вчерашний визит Клима немного взбодрили ее. Все эти дни она жила как в бреду: ей казалось, что целый мир ополчился против нее. – Главное – все отрицать, – сказал Олман, когда няня с девочкой вышла из комнаты. – Вы ничего не знали, Лабуда не посвящал вас в свои махинации. |